Подмостки для музыкантов были оформлены с особенным вкусом.
Звездчатые флажки и растения в горшках и кадках почти скрывали их от глаз, и
Скарлетт без труда догадалась, что все эти герани, колеусы, водосборы, олеандры
и бегонии были принесены сюда из разных домов, со всех концов города. Даже
четыре сокровища миссис Элсинг, ее четыре каучуконоса, заняли почетное место но
углам подмостков. С убранством же противоположного конца зала дамы так
постарались, что превзошли самих себя. Здесь на стене висели огромные портреты
— президента Конфедерации Дэвиса и вице-президента Стефенса, уроженца Джорджии,
прозванного Маленьким Алексом. Над портретами был водружен гигантский флаг, а
перед ними на длинных столах красовались трофеи, собранные со всех садов
города: груды белых, желтых и алых роз, декоративные папоротники; горделивые,
похожие на шпаги золотистые гладиолусы, ворохи многоцветных настурций и прямые,
упругие стебли шток-роз, высоко вздымающие свои пунцовые и палевые головки. И
среди этого буйства цветов торжественно, как на алтаре, горели свечи. Два лица,
глядевшие сверху в зал, были столь разительно несхожи, что казалось странным, как
могли эти два человека одновременно оказаться во главе столь торжественного
сборища: Девис — с его тонким, твердо сжатым надменным ртом, впалыми щеками и
холодными глазами аскета, и Стефенс — с горящим взором темных, глубоко
посаженных глаз: лицо человека, позвавшего лишь болезни и утраты и
восторжествовавшего над ними благодаря крепости духа и природному чувству
юмора. Два всеми любимых лица.
Почтенные дамы, представительницы комитета, на плечи коих
была возложена ответственность за проведение базара, торжественно, как
флагманские суда, Проплыли по залу, направляя запоздавших молодых дам и
смеющихся девушек к их киоскам, и скрылись за дверями задних комнат, где
готовились прохладительные напитки и закуски. Тетушка Питти поспешила следом за
ними.
Музыканты поднялись на подмостки и принялись настраивать
свои скрипки, подкручивая колки и пиликая смычками с
торжественно-сосредоточенным видом, — их черные, сверкающие белозубыми
улыбками лица уже лоснились от пота. Старик Леви, кучер миссис Мерриуэзер, руководивший
оркестром на всех благотворительных базарах, балах к свадьбах еще с тех времен,
когда Атланта звалась Мартасвиллом, постучал смычком, прося внимания. Гостей
пока собралось мало — в основном только дамы-распорядительницы, — но все
взоры обратились к нему и тут скрипки, контрабасы, аккордеоны, банджо и
трещотки медленно, протяжно заиграли «Лорену» — медленно, потому, что время для
танцев пока не настало: танцы начнутся, когда из квор-ков исчезнут товары.
Скарлетт почувствовала, как забилось у нее сердце при нежных меланхолических
звуках вальса.
Уплывает за годом год, Лорена!
Травы увядают, снег идет
Солнце покидает небосвод, Лорена…
Раз-два-три, раз-два-три, наклон вправо, влево, раз-два-три,
раз-два-три, поворот-поворот… Какой изумительный вальс! Слегка раскинув руки,
полузакрыв глаза, она покачивалась г такт томной, завораживающей музыке.
Печальная повесть трагической любви Лорена находила отклик в ее растревоженной
душе, и к горлу подступал комок.
Внезапно, словно пробужденная к жизни музыкой вальса, залитая
лунным светом, напоенная теплыми ароматами, улица за окнами наполнилась топотом
копыт, скрипом колес, смехом, голосами, негромкой перебранкой кучеров-негров,
отвоевывавших себе место для экипажа. Радостные, беззаботные звуки перенеслись
на лестницу; звонкие голоса Девушек сплетались с басовитыми голосами их
спутников: девушки восторженными восклицаниями приветствовали своих подруг,
расставшись с ними ее далее как после полудня.
И ожил зал. Девушки — в ярких платьях, с огромными
кринолинами, из-под которых выглядывали кружевные панталончики, словно стая
пестрых бабочек, разлетелись во все концы зал». Обнаженные хрупкие белые
плечики, нежные округлые очертания грудей, чуть прикрытых кружевными рюшами;
кружевные мантилья, небрежно наброшенные на полусогнутые руки, веера,
разрисованные или расшитые стеклярусом, веера из лебяжьих перьев, из павлиньих
перьев, подвешенные к запястьям на тоненьких бархатных ленточках; темные,
гладко зачесанные вверх над ушами волосы, стянутые на затылке тугим, тяжелым,
уложенным в сетку узлом, кокетливо-горделиво оттягивающим голову назад;
пушистые массы золотистых, танцующих надо лбом, ниспадающих на шею локонов в
обрамлении золотых подвесок, танцующих с локонами в лад; шелк, кружева, тесьма,
ленты — все контрабандное я от этого еще более драгоценное; все наряди, все
украшения — предмет особой гордости, выставляемый напоказ как живое
свидетельство того, Что контрабандисты и девушки утерли Нос янки.
Разумеется, не все цветы города были в знак уважений и
преданности принесены к портретам вождей Конфедерации. Самые нежные и самые
душистые украшали девушек: чанные розы, прикрепленные к волосам над ухом;
бутоны роз и веточки жасмина, сплетенные венком, придерживали каскады кудрей;
букетики цветов стыдливо выглядывали из-за атласных кушаков. Веем этим цветам
суждено было еще до исхода ночи перекочевать в качестве драгоценных сувениров в
нагрудные кармашки серых мундиров. О, сколько мундаров мелькало в этой толпе и
сколько знакомых мужчин было облачено в эти мундиры, — мужчин, которых
Скарлетт видела на госпитальных койках или на плацу, встречала на улицах. И как
великолепны были эти мундиры, с начищенными до блеска пуговицами, с
ослепительным золотом галунов на обшлагах и на воротнике! И как красиво
оттеняли серое сукно мундиров красные, желтые и синие лампасы на брюках,
указывающее на род войск! Концы пунцовых и золотых кушаков развевались, ножны
сабель сверкали и звенели, ударяясь о блестящие ботфорты, и звон их сливался со
звоном шпор.
«Какие красавцы!» — думала Скарлетт, глядя, как мужчины
издали взмахом руки приветствуют друг друга иди склоняются над рукой
какой-нибудь почтенной дамы, и сердце ее переполнялось гордостью. Все они
казались такими юными, несмотря на своя пышные рыжеватые усы или темные
каштановые и черные бороды, и такими красивыми и беспечными, несмотря на
забинтованные руки в лубках и белые марлевые повязки на голове, резко
оттенявшие их загорелые, обветренные лица. Кое-кто был даже на костылях, и
какой гордостью сияли глаза сопровождавших их девушек, старавшихся приладиться
к подпрыгивающим движениям своих кавалеров! Особенно ярким, многоцветным
пятном, затмевавшим все наряди дам, выделялся в толпе зуав из Луизианы.
Маленький, смуглолицый, улыбающийся, с рукой в лубке на черной шелковой
перевязи, в широких, белых в синюю полоску шароварах, кремовых гетрах и
коротком, плотно обтягивающем торс красном мундире — он был похож не то на
заморскую тропическую птицу, не то на обезьянку. Его звали Гене Пикар, и он был
главным претендентом на руку Мейбелл Мерриуэзер. Да, похоже, сегодня сюда
прибыли все раненые из госпиталей — во всяком случае все, кто мог ходить, а
также все, приехавшие с фронта на побывку или отпущенные по болезни, и все
железнодорожные я почтовые служащие, и весь персонал госпиталей, все, кто
работал в интендантской службе от Атланты до Мейкона. Как довольны будут
дамы-патронессы! Госпитали огребу! кучу денег сегодня.
