— Как вы смеете! Я вовсе не считаю себя погребенной
заживо!
— Поразительно, как женщины исступленно держатся за
свои цепи! Вы находите индийский обычай чудовищным? А хватило бы у вас смелости
появиться сегодня здесь, если бы этого не потребовалось для нужд Конфедерации?
Скарлетт никогда не была большой мастерицей вести такого
рода споры, а на этот раз и вовсе смешалась, ибо не могла не признать в душе
правоты своего собеседника. Но пора все же дать ему отпор.
— Ну разумеется, я никогда бы этого не сделала. Это
было бы проявлением неуважения к… к памяти… Могло бы показаться, что я не лю…
Чувствуя на себе его веселый, откровенно насмешливый взгляд,
она умолкла. Он ведь знает, что она не любила Чарльза, и не станет
снисходительно-вежливо выслушивать ее приличествующие случаю притворно-скорбные
излияния. Это невыносимо, невыносимо иметь дело с человеком, который не умеет
быть джентльменом! Джентльмен всегда делает вид, что верит даме, даже если он
знает, что она говорит неправду. Такое рыцарство у южан в крови. Джентльмен
всегда ведет себя как воспитанный человек, говорит то, чего требуют правила
хорошего тона, и старается облегчить даме жизнь. А для этого субъекта, как
видно, никакой закон не писан, и ему явно доставляет удовольствие говорить о
таких вещах, касаться которых не положено.
— Я внимаю вам, затаив дыхание.
— Вы ужасный человек, — беспомощно сказала она и
опустила глаза.
Он наклонился над прилавком и, забавно имитируя театральный
шепот какого-нибудь злодея с подмостков «Атенеум-Холла», зловеще прошипел ей в
ухо:
— Не бойтесь ничего, прекрасная госпожа! Вашу ужасную
тайну я унесу с собой в могилу!
— Господи! — испуганно прошептала она в
ответ. — Как вы можете говорить такие вещи!
— Мне просто хотелось снять тяжесть с вашей души. Или
вы ожидали, что я скажу: «Стань моей, красавица, не то я открою все!» Она
невольно подняла на него глаза, увидела, что он получает прямо-таки
мальчишеское удовольствие, дразня ее, и неожиданно для себя рассмеялась. Как в
самом деле все это глупо, в конце-то концов! Батлер рассмеялся тоже, итак
громко, что кое-кто из матрон, сидевших в углу, поглядел в их сторону. Заметив,
что вдова Чарльза Гамильтона отнюдь, по-видимому, ее скучает в обществе
какого-то незнакомца, они осуждающе переглянулись и склонили головы еще ближе
друг к другу.
По залу прокатилась барабанная дробь, и все зашикали, увидя,
что доктор появился на подмостках и поднял руку, требуя тишины.
— Мы должны от всего сердца поблагодарить наших
прекрасных дам, чье патриотическое рвение и неустанный труд не только позволили
этому благотворительному базару принести нам необходимые материальные средства,
но и преобразили грубую казарму в очаровательный уголок, достойный принять под
свой кров такой цветник прелестнейших дам, какой я перед собой вижу.
Все одобрительно захлопали в ладоши.
— Наши дамы отдали нам не только свое время, но и свой
труд, и очаровательные вещицы, которые вы находите в этих киосках, вдвойне
очаровательны, поскольку они созданы прекрасными руками прекраснейших женщин
нашего Юга.
Снова раздались аплодисменты и крики одобрения. Ретт Батлер,
стоявший, небрежно облокотясь о прилавок, негромко сказал, обращаясь к
Скарлетт:
— Какой высокопарный козел, верно? — Скарлетт
ужаснулась: такое святотатство по отношению к самому уважаемому гражданину
Атланты! Она с укором взглянула на Батлера. Но доктор с его длинными седыми
трясущимися бакенбардами был и впрямь похож на козла, и она с трудом подавила
смешок. — Однако это не все. Наши добрые дамы-попечительницы, принесшие
облегчение стольким страждущим одним прикосновением своих прохладных рук к их
пылающим лбам и вырвавшие из когтей смерти столько раненых в битвах за Права
Юга, знают, каковы наши нужды. Я не стану их перечислять. Нам нужны деньги,
чтобы закупать медикаменты в Англии, и здесь среди нас находится сейчас
неустрашимый флотоводец, не раз в течение целого года успешно прорывавший
блокаду наших портов и готовый прорвать ее снова, дабы доставить потребные нам
материалы, — капитан Ретт Батлер!
Застигнутый врасплох знаменитый контрабандист тем не менее
отвесил элегантный поклон — не слишком ли нарочито элегантный, если вдуматься,
промелькнуло у Скарлетт в уме. Казалось, он был преувеличенно любезен, потому
что слишком глубоко презирал всех собравшихся здесь. Раздались бурные аплодисменты,
а дамы в углу, вытянув шеи, уставились на капитана. Так вот, оказывается, с кем
кокетничает вдова Чарльза Гамильтона! А ведь еще и года не прошло, как
схоронили этого беднягу!
— Нам нужно золото, и я обращаюсь с просьбой о
пожертвовании, — продолжал доктор. — Да, я прошу жертвы, но жертву
ничтожно малой в сравнении с теми, какие приносят наши смельчаки в серых
мундирах, даже, я бы сказал, смехотворно малой. Я прошу вас, дамы, пожертвовать
вашими драгоценностями. Я прошу? О нет, это просит Конфедерация, это
Конфедерации нужны ваши драгоценности, и я уверен, что никто из вас не ответит
ей отказом. Как красиво сверкают драгоценные камни на прелестных ваших
запястьях! Как изумительно хороши золотые броши на корсажах наших патриоток! Но
все сокровища Индия померкнут перед ослепительной красотой вашей жертвы! Золото
пойдет в плавильню, а драгоценные камни — на продажу, и на вырученные деньги
будут куплены лекарства и все необходимое для врачевания. Итак, уважаемые дамы,
сейчас двое наших излечившихся от своих ран храбрецов обойдут вас с корзинками
в руках и… — Буря аплодисментов и взволнованные восклицания заглушили его
слова.
С чувством глубокого облегчения Скарлетт прежде всего
подумала о том, что вдовий наряд не позволил ей, слава тебе господи, надеть ни
своих любимых золотых серег, ни тяжелой золотой цепи, полученной в подарок от
бабушки Робийяр, ни золотых с черной эмалью браслетов, ни гранатовой броши. Она
смотрела, как маленький зуав с дубовым лукошком в здоровой руке обходит ту
часть зала, где находится ее киоск, и как все женщины — и старые и молодые —
весело, торопливо стягивают с рук браслеты, притворно взвизгивают от боли,
вынимая серьги из ушей, и помогают друг другу разъять тугие замочки драгоценных
колье или открепить от корсажа брошь. Позвякивание металла, возгласы:
«Постойте, постойте! Вот! Я уже отцепила!» Мейбелл
Мерриуэзер стягивала с рук парные браслеты, обхватывающие тонкие запястья и
руки выше локтей. Фэнни Элсинг, воскликнув: «Мама, позволь мне!», снимала с
головы золотую, обсыпанную мелким жемчугом диадему — фамильную драгоценность,
передававшуюся из поколения в поколение. И всякий раз, как новое пожертвование
падало в лукошко, раздавались восторженные возгласы и аплодисменты.
Маленький зуав, улыбаясь, приближался теперь к их киоску;
висевшее на локте лукошко уже оттягивало ему руку, и когда он проходил мимо
Ретта Батлера, в лукошко небрежным жестом был брошен тяжелый золотой портсигар.
Зуав поставил лукошко на прилавок, и Скарлетт беспомощно развела руками в знак
того, что у нее ничего нет. Она была сконфужена, оказавшись единственной
женщиной, которой нечего было пожертвовать. И тут блеск массивного обручального
кольца приковал к себе ее взгляд.
