Он говорил спокойно, улыбаясь, неторопливо растягивая слова,
и она чувствовала свое бессилие перед ним. Это был единственный человек,
которого она ничем не могла пронять. Ее привычное оружие — презрительная
холодность, сарказм, оскорбительные слова, — ничто его не задевало. Смутить
его было невозможно. Она привыкла считать, что никто с таким жаром не
доказывает свою правдивость, как лжец, свою храбрость — как трус, свою
учтивость — как дурно воспитанный человек, свою незапятнанную честь — как
подонок. Но только не Ретт Батлер. Он со смехом признавался во всех своих
пороках, дразнил ее и тем вызывал на еще большую откровенность.
Все последние месяцы он появлялся внезапно и так же внезапно
исчезал, не оповестив о своем отъезде. Скарлетт никогда не знала, какие дела
приводили его в Атланту, — ведь мало кто из контрабандистов находил нужным
забираться так далеко от побережья. Они сгружали свой товар в Уилмингтоне или в
Чарльстоне, где их уже поджидал рой торговцев и спекулянтов, стекавшихся сюда
со всех концов Юга на аукционы. Конечно, она была бы сильно польщена, если бы
могла предположить, что он совершает эти поездки ради нее, но даже ей, с ее
непомерным самомнением, такая мысль показалась бы неправдоподобной. Попытайся
он хоть раз приволокнуться за ней, прояви хотя бы намек на ревность к окружавшей
ее толпе поклонников, пожми ей украдкой руку, попроси у нее портрет или
платочек на память, она могла бы с торжеством подумать, что и он попался
наконец в ее сети. Но он оставался раздражающе нечувствителен к ее чарам, а
главное, казалось, видел насквозь все уловки, с помощью которых она старалась
повергнуть его к своим ногам.
Всякий раз, как капитан Батлер появлялся в Атланте, все
женское население города приходило в волнение. И не только потому, что имя
этого человека было овеяно романтическим ореолом отчаянно-дерзких прорывов
блокады — ему сопутствовал еще и острый привкус чего-то дурного и запретного.
Ведь об этом человеке шла такая плохая слава. И репутация его становилась день
ото дня все хуже, стоило городским кумушкам лишний раз посплетничать о нем, а
сам он делался при этом все притягательнее в глазах молоденьких девушек. А так
как большинство из них были еще весьма невинны, им сообщалось только, что «этот
человек очень нечистоплотен в своих отношениях с женщинами», но как проявляет
он эту свою «нечистоплотность» на деле, оставалось для них тайной. Слышали они
и такие, тоже шепотом, сказанные, слова: «Ни одна девушка не может чувствовать
себя с ним в безопасности». И при этом казалось крайне удивительным, что
человек с такой репутацией ни разу с тех пор, как он стал появляться в Атланте,
не попытался хотя бы поцеловать руку у какой-нибудь незамужней особы женского
пола. Впрочем, это делало его лишь еще более загадочным и притягательным.
Он становился самой популярной личностью в Атланте — не
считая, конечно, героев войны. Теперь уже всем и во всех подробностях было
известно, как его исключили из Вест-Пойнта за попойки и за «что-то, связанное с
женщинами». Чудовищно скандальная история с чарльстонской девицей, которую он
скомпрометировал, и с ее братом, которого он застрелил на дуэли, давно стала
всеобщим достоянием. Из переписки с чарльстонскими друзьями и знакомыми были
почерпнуты новые факты: выяснилось, что его отец, очаровательный старый
джентльмен — человек железного характера и несгибаемой воли, — выгнал его
из дома без гроша в кармане, когда ему едва сравнялось двадцать лет, и даже
вычеркнул его имя из семейного молитвенника. После чего во время золотой
лихорадки 1849 года блудный сын отправился в Калифорнию, затем побывал в Южной
Америке и на Кубе, где, по слухам, занимался делами весьма сомнительного
свойства. Были на его счету и драки из-за женщин, и нисколько дуэлей, и связи с
мятежниками в Центральной Америке, но самую печальную славу снискал он себе в
Атланте, когда там распространился слух, что он к тому же профессиональный
игрок.
Во всей Джорджии едва ли нашлась бы такая семья, в которой
хотя бы один из ее мужских представителей или родственников не играл бы в
азартные игры, спуская состояния, дома, землю, рабов. Но это совсем иное дело.
Можно довести себя игрой до полной нищеты и остаться джентльменом, а
профессиональный игрок — всегда, при всех обстоятельствах — изгой.
И не переверни война все представления вверх тормашками и не
нуждайся правительство Конфедерации в услугах капитана Батлера, никто в Атланте
не пустил бы его к себе на порог. А теперь даже самые чопорные блюстители
нравов чувствовали: если они хотят быть патриотами, следует проявлять большую
терпимость. Люди наиболее сентиментальные высказывали предположение, что паршивая
овца, отбившаяся от батлеровского стада, устыдясь своей непутевой жизни,
раскаялась и делает попытку загладить прежние грехи. И особенно женщины считали
своим долгом поддерживать эту точку зрения о столь неустрашимом контрабандисте.
Теперь уже все понимали: судьбу Конфедерации решает не только отвага солдат на
поле боя, но и умение контрабандистских судов ускользать от флота янки.
Капитан Батлер пользовался славой лучшего лоцмана на всем
Юге — дерзкого, бесстрашного, с железными нервами. Уроженец Чарльстона, он знал
каждый залив, каждую отмель и каждый риф на всем побережье штата Каролина по ту
и по другую сторону от чарльстонского порта и в такой же мере чувствовал себя
как дома и в водах уилмингтонского порта. Он не потерял ни одного корабля и ни
разу не выбросил за борт свой груз. В первые дни войны он возник неизвестно
откуда с достаточной суммой денег в кармане, чтобы купить небольшое
быстроходное судно, а теперь, когда контрабандные товары приносили две тысячи
процентов дохода с каждого груза, капитану Батлеру принадлежало уже четыре
судна. У него были искусные лоцманы, и он им щедро платил, и темной ночью,
выскользнув из чарльстонского и, уилмингтонского порта, они везли хлопок в
Нассау, в Англию, в Канаду. Текстильные фабрики Англии простаивали, рабочие-текстильщики
мерли с голоду, и каждый контрабандист, которому удавалось обвести вокруг
пальца флот северян, мог назначать спои цены на ливерпульском рынке. А судам
капитана Батлера в равной мере сопутствовала удача — и когда они вывозили из
Конфедерации хлопок, и когда ввозили оружие, в котором Юг испытывал отчаянную
нужду. И понятно, что женщины Юга должны были забыть и простить такому храбрецу
многие прегрешения!
При встречах с ним люди оборачивались — его эффектная
внешность привлекала к себе внимание. Одевался он элегантно и всегда по
последней моде, ездил на норовистом вороном жеребце и сорил деньгами направо и
налево. Военные мундиры конфедератов к тому времени сильно поистрепались, да и
штатская одежда, даже та, что приберегалась для парадных случаев, носила следы
искусной починки и штопки, и капитан Батлер не мог но быть заметной фигурой па
этом фоне. У Скарлетт не раз мелькала мысль, что ни на ком по видала она еще
таких элегантных брюк, как на капитане Батлере, — светло-коричневых, в черную
и белую клеточку. Неописуемо красивы были и его жилеты, особенно один — белый,
муаровый, расшитый крошечными розовыми бутончиками. И носил он эти роскошные
одеяния с такой элегантной небрежностью, словно не отдавал себе отчета в Их
великолепии.
