Скарлетт сидела на диване в гостиной, держа в руках свой
прощальный подарок и жарко молясь богу, чтобы Эшли, распростившись с Мелани,
спустился вниз один и небеса послали бы ей наконец хоть несколько мгновений с
ним наедине. Она напряженно ловила каждый доносившийся из верхних комнат звук,
но дом был странно тих, и в этой тишине она слышала только свое громкое
прерывистое дыхание. Тетушка Питти плакала, уткнувшись в подушку у себя в
спальне: полчаса назад Эшли заходил к ней попрощаться. Из спальни Мелани сквозь
плотно притворенную дверь не доносилось ни плача, ни приглушенных голосов.
Скарлетт казалось, что Эшли скрылся за этой дверью бог весть как давно, и
горечь переполняла ее сердце, оттого что он так долго прощается с женой, когда
мгновения летят неудержимо и так краток срок, остававшийся до его отъезда.
Она старалась вспомнить то, что готовилась сказать ему всю
эту неделю. Но ей так и не удалось улучить минуту, чтобы перемолвиться с Ним
словом наедине, и она понимала, что теперь, вероятно, такого случая уже не
представится.
Многое звучало так глупо в ее собственных ушах: «Вы будете
себя беречь, Эшли, обещаете?», «Смотрите не промочите ноги. Схватить простуду
так легко», «Не забывайте обвертываться газетами под рубашкой, чтоб не
продуло». Но были ведь и другие, куда более важные слова, которые она хотела
ему сказать и которые хотела от него услышать или хотя бы прочесть в его
глазах, если он их не произнесет.
Так много нужно сказать, а время истекает! И даже оставшиеся
несколько минут будут украдены у нее, если Мелани пойдет проводить его до
дверей и потом до экипажа. А ведь минула целая неделя, и теперь эта возможность
упущена! Но Мелани вечно находилась возле Эшли, не сводила с него исполненного
обожания взора, дом был полон родственников, друзей, соседей, и никогда, с
самого утра до поздней ночи, Эшли ни на минуту не был предоставлен самому себе.
А потом дверь спальни затворялась и он оставался там вдвоем с Мелани. И ни разу
за всю эту неделю ни единым словом, ни взглядом не выдал он себя, не дал Скарлетт
понять, что питает к ней какие-либо иные чувства, кроме чисто братской любви и
долголетней дружбы. Она просто не могла допустить, что он уедет, быть может
навсегда, а она так и не узнает, любит ли он ее по-прежнему. Ведь даже если он
будет убит, мысль о его любви Послужит ей тайной отрадой и утешением до конца
ее дней.
Прошла, казалось ей, вечность, и наконец она услышала в
комнате у себя над головой шаги, затем шум отворившейся и захлопнувшейся двери.
Эшли спускался по лестнице. Один! Господи, благодарю тебя! Мелани, должно быть,
так удручена горем, что не нашла в себе сил спуститься вниз. Сейчас несколько
драгоценных мгновений он будет с ней один на один.
Он медленно спускался по лестнице, шпоры его позвякивали,
сабля с глухим стуком ударялась о сапог. Когда он вошел в гостиную, взгляд его
был мрачен. И хотя он попытался улыбнуться, такое напряжение было в его
бледном, почти бескровном лице, словно он страдал от невидимой раны. При его
появлении она встала. Мелькнула горделивая мысль о том, что он самый красивый
воин на свете. Кобура, ремень, шпоры, ножны — все на нем блестело, усердно
начищенное дядюшкой Питером. Правда, новый мундир сидел не слишком ладно, так
как портной спешил, и кое-какие швы выглядели криво. Новое лоснящееся серое
сукно мундира плачевно не гармонировало с вытертыми, залатанными грубошерстными
бриджами и изношенными сапогами, но будь на нем даже серебряные доспехи, он все
равно не стал бы от этого прекраснее в ее глазах.
— Эшли, — торопливо начала Скарлетт, — можно,
я поеду проводить вас на вокзал?
— Прошу вас, не надо. Меня провожают сестры и отец. И
мне приятнее будет вспоминать, как мы попрощались здесь, чем в холодной
сутолоке вокзала. А воспоминания — вещь драгоценная.
Она мгновенно отказалась от своего намерения. Если Милочка и
Индия, которые ее терпеть не могут, поедут его провожать, они, конечно, не
дадут ей с ним поговорить.
— Тогда я не поеду, — сказала она. — Но у
меня есть для вас еще один подарок, Эшли.
Чуточку оробев теперь, когда настал момент вручить ему этот
подарок, она развернула бумагу и достала длинный желтый кушак из плотного
китайского шелка с тяжелой бахромой по концам Ретт Батлер несколько месяцев
назад привез ей из Гаваны желтую шелковую шаль, пестро расшитую синими и
красными цветами и птицами, и всю эту неделю она прилежно спарывала вышивку, а
потом раскроила шаль и сшила из нее длинный кушак.
— Скарлетт! Какой красивый кушак! И это вы его сшили?
Тогда он мне дорог вдвойне. Повяжите меня им сами, дорогая. Все позеленеют от
зависти, когда увидят меня в моем новом мундире да еще с таким кушаком!
Скарлетт обернула блестящую шелковую ленту вокруг его тонкой
талии поверх кожаного ремня и завязала «узлом любви». Пусть новый мундир сшила
ему Мелани, — этот кушак — ее тайный дар, дар Скарлетт. Он наденет его,
когда пойдет в бой, и кушак будет служить ему постоянным напоминанием о ней
Отступив на шаг, она окинула Эшли восхищенным взглядом, гордясь им и думая, что
даже Джеф Стюарт с его пером и развевающимися концами кушака не мог бы
выглядеть столь ослепительно, как ее возлюбленный Эшли.
— Очень красиво, — повторил он, перебирая в
пальцах бахрому. — Но я догадываюсь, что вы пожертвовали для меня своим
платком или шалью. Вы не должны были делать этого, Скарлетт. Изящные вещи
теперь достать нелегко.
— О, Эшли, да я готова…
Она хотела сказать: «Если бы потребовалось, я бы вырвала
сердце из груди, чтобы подарить вам!» — но сказала только:
— Я готова все для вас сделать!
— Это правда? — спросил он, и лицо его
просветлело. — А ведь вы действительно можете сделать для меня кое-что,
Скарлетт, и это в какой-то мере снимет тяжесть с моей души, когда я буду далеко
от вас.
— Что же я должна сделать? — спросила она
радостно, готовая сотворить любое чудо.
— Скарлетт, поберегите Мелани, пока меня не будет.
— Поберечь Мелани?
Сердце ее упало. Разочарование было слишком велико Так вот
какова его последняя просьба к ней, а она-то готова была пообещать ему что-то
необычайное и прекрасное! В ней вспыхнула злоба. В это мгновение Эшли должен
был принадлежать ей, только ей. Мелани здесь не было, и все же ее бледная тень
незримо стояла между ними. Как мог он произнести имя Мелани в этот миг
прощания? Как мог он отважиться на такую прocьбу?
Но он не прочел разочарования, написанного на ее лице. Как
прежде когда-то, он смотрел на нее, но словно бы ее не видел, — у него
опять был этот странно отсутствующий взгляд.
— Да, не оставляйте ее, позаботьтесь о ней. Она такая
хрупкая, а сама совсем этого не понимает. Она подорвет свои силы этой работой в
госпитале, бесконечным шитьем. А у нее ведь очень слабое здоровье, и она так
застенчива. И, кроме тети Питтипэт, дяди Генри и вас, у нее совсем нет близких
родственников, никого на всем белом свете, если не считать Бэрров, но они в
Мейконе, и притом это троюродные братья и сестры. А тетя Питти — вы же знаете,
Скарлетт, — она дитя. И дядя Генри — старик. Мелани очень любит вас, и не
только потому, что вы были женой Чарли, но и потому.., потому что вы — это вы.
Она любит вас, как сестру. Скарлетт, я не сплю ночей, думая о том, что будет с
Мелани, если меня убьют и ее некому будет поддержать! Можете вы пообещать мне?
