— Нет, Скарлетт, не надо, — глухо произнес он и
так стиснул ее запястья, что ей стало больно.
— Я люблю вас, — задыхаясь, пробормотала
она. — Я всегда любила только вас. Никогда никого больше не любила. Я
вышла замуж за Чарльза просто.., просто вам назло. О, Эшли, я люблю вас! Я
готова идти пешком в Виргинию, лишь бы быть возле вас! Я бы стряпала для вас, и
чистила бы вам сапоги, и ухаживала бы за вашей лошадью… О, Эшли, скажите, что
вы любите меня! Я буду жить этим, пока не умру!
Он наклонился, поднял шляпу, и она увидела его лицо. Вся его
отчужденность, замкнутость исчезли. Это было самое несчастное лицо на свете.
Она поняла, что он любит ее и ее любовь дает ему радость и повергает его в
безмерное отчаяние и стыд.
— Прощайте, — хрипло проговорил он.
Скрипнула отворенная дверь, порыв ледяного ветра ворвался в
дом, колыхнув занавески на окнах. По телу Скарлетт пробежала дрожь. Она
смотрела Эшли вслед: он бегом направился к коляске, его сабля тускло
поблескивала в лучах бледного зимнего солнца, концы кушака весело развевались
на ветру.
Глава 16
Миновали январь и февраль с холодными дождями, резким пронизывающим
ветром и все растущей безнадежностью и унынием в сердцах. После поражения при
Геттисберге и Виксберге линия фронта армии южан была прорвана в центре. С
упорными боями войска северян заняли почти весь штат Теннесси. Но даже это
новое поражение не сломило духа южан. Беспечная заносчивость уступила место
угрюмой решимости, и конфедераты по-прежнему продолжали утверждать, что нет,
дескать, худа без добра. Ведь дали же северянам крепко по шее, когда они в
сентябре попытались закрепить свою победу в Теннесси прорывом в Джорджию.
Здесь, в северо-западном углу штата, под Чикимаугой, впервые
за всю войну произошло большое сражение уже на земле Джорджии. Янки заняли
Чаттанугу и горными тропами вторглись в Джорджию, но были отброшены назад и
понесли большие потери.
Атланта со своими железными дорогами сыграла немалую роль в
этой знаменитой победе южан при Чикимауге. По железным дорогам, ведущим из
Виргинии в Атланту и оттуда дальше на север в Теннесси, войска генерала
Лонгстрита были переброшены к местам сражений. На протяжении сотен миль
железнодорожный путь был очищен от всех гражданских перевозок, и весь подвижной
состав юго-востока был использован для военных нужд.
Атланта наблюдала, как через город за часом час и за
составом состав проходили поезда с пассажирскими вагонами, товарными вагонами и
платформами, загруженными шумными, распевающими песни солдатами. Они ехали без
пищи и без сна, без своих лошадей, без продовольственных и санитарных служб и прямо
из вагонов, без малейшей передышки шли в бой. И янки были отброшены из Джорджии
назад в Теннесси.
Это была огромная победа, и жители Атланты с удовлетворением
и гордостью сознавали, что их железные дороги сделали эту победу возможной.
Юг с нетерпением ждал хороших вестей на Чикамауги — они были
нужны позарез, чтобы не потерять бодрости духа предстоящей зимой. Теперь уже
никто не стал бы отрицать, что янки умеют драться и у них, что ни говори,
хорошие полководцы. Грант был настоящий мясник, ему было наплевать, сколько он
уложит солдат, лишь бы одержать победу, но победы он одерживал. Имя Шеридана
вселяло страх в сердца южан. И наконец, существовал еще один человек, некто
Шерман, чье имя упоминалось все чаще и чаще. О нем заговорили во время сражений
в Теннесси и на Западе, и слава о нем, как о решительном и беспощадном воине,
росла.
Ни один из них, разумеется, не мог сравниться с генералом
Ли. Вера в генерала и его войско была по-прежнему крепка. Уверенность в
конечной победе непоколебима. Но война слишком затянулась. Слишком много
полегло на поле боя, слишком много было раненых, калек, слишком много вдов,
сирот. А впереди еще долгая, жестокая битва, и значит — будут еще убитые, еще
раненые, еще вдовы и сироты.
И в довершение всех бед среди гражданского населения стало
проявляться недоверие к власть имущим. Некоторые газеты уже открыто выражали
свое недовольство президентом Дэвисом и его планом ведения войны. Внутри
правительства Конфедерации существовали разногласия, между президентом Дэвисом
и генералами происходили трения. Стремительно росла инфляция. Армии не хватало
мундиров и сапог, а медикаментов и амуниции и подавно. Железным дорогам
требовались новые вагоны взамен старых и новые рельсы взамен взорванных
противником. Генералы посылали с поля боя депеши, требуя свежих пополнений, а
их становилось все меньше и меньше. И тут еще как на грех некоторые губернаторы
штатов — и в том числе губернатор Джорджии Браун — отказались посылать войска
милиции за пределы штата. Эти войска насчитывали тысячи боеспособных солдат, в;
которых остро нуждалась армия, но правительство тщетно пыталось их получить.
Новое падение стоимости доллара повлекло за собой новое
повышение цен. Говядина, свинина и сливочное масло стоили уже тридцать пять
долларов фунт, мука — тысячу четыреста долларов мешок, сода — сто долларов
фунт, чай — пятьсот долларов фунт. А теплая одежда в тех случаях, когда ее
удавалось раздобыть, продавалась уже по таким недоступным ценам, что жительницы
Атланты, чтобы защититься от ветра, утепляли свою старую одежду с помощью
тряпок и газет. Ботинки стоили от двухсот до восьмисот долларов пара — в
зависимости от того, были ли они из настоящей кожи или из искусственной,
получившей название «картона». Дамы носили гетры, сшитые из старых шалей или
ковриков. Подметки делались из дерева.
В сущности, Север держал Юг в осадном положении, хотя не все
еще отчетливо это понимали. Американские канонерки туго затянули петлю на горле
всех южных портов, и крайне редко какому-нибудь судну удавалось прорвать
блокаду.
Южные штаты всегда жили за счет продажи своего хлопка,
покупая на вырученные деньги все, чего не производили сами. Теперь они не могли
ни продавать, ни покупать. У Джералда О'Хара в Таре под навесами возле
хлопкоочистительной фабрики скопился урожай хлопка за три года, но толку от
этого было мало. Сто пятьдесят тысяч долларов выручил бы он за него в
Ливерпуле, но надежды вывезти его в Ливерпуль не было никакой. Джералд, уже
привыкший считать себя человеком богатым, теперь задумывался над тем, как ему
прокормить семью и своих рабов до конца зимы.
И большинство южных плантаторов находились в столь же
трудном положении. Петля блокады затягивалась все туже и туже, лишая южан
возможности сбывать свое белое золото на английском рынке и ввозить на
вырученные деньги все, в чем была нужда. А земледельческий Юг, ведя войну с
индустриальным Севером, нуждался теперь во многом — в таких вещах, покупать
которые он никогда и не помышлял в мирные дни.
Все это создавало исключительно благоприятные условия для
барышников и спекулянтов, и они не преминули ими воспользоваться. По мере того
как пища и одежда становились все менее доступными, а цены росли, общественное
возмущение спекулянтами выражалось все громче и озлобленней. В первые месяцы
1864 года не выходило ни одной газеты, в которой не было бы передовой статьи,
полной уничижительных нападок на спекулянтов — этих стервятников, этих
кровопийц — и призывающей правительство разделаться с ними твердой, рукой.
Правительство старалось как могло, но все его усилия оставались бесплодными, ибо
у правительства и без того хлопот был полон рот.
