Моз, слуга Эшли, сообщал Мелани:
«Я искал его повсюду и не нашел. Прикажете возвращаться
домой?» Никто не понимал, что значит эта телеграмма, — они смотрели друг
на друга расширенными от страха глазами, и всякая мысль об отъезде сразу
вылетела у Скарлетт из головы. Не закончив завтрака, они покатили в город —
телеграфировать командиру полка, в котором служил Эшли, но на телеграфе их уже
ждала телеграмма самого полковника:
«С прискорбием извещаю майор Уилкс не возвратившийся три дня
назад с разведывательной операции числится пропавшим без вести. Будем держать
вас в известности».
Мрачным было их возвращение домой: тетушка Питти плакала и
сморкалась в носовой платок; Мелани сидела бледная, прямая, неподвижная;
потрясенная Скарлетт забилась в угол коляски. Войдя в дом, Скарлетт,
пошатываясь, поднялась по лестнице к себе в спальню, схватила четки и, упав на
колени, попыталась обратиться с молитвой к богу. Но слова молитвы не шли ей на
ум. Душа ее была объята ужасом — страшная мысль сверлила мозг: господь
отвернулся от нее за ее грех. Она полюбила женатого мужчину, она пыталась
увести его от жены, и господь отнял у него жизнь, чтобы покарать ее. Ей
хотелось молиться, но она не решалась поднять глаза к небесам. Ей хотелось
плакать, но глаза ее были сухи. Слезы жгли ей грудь, душили ее, но не могли
пролиться.
Отворилась дверь, и вошла Мелани. Ее бледное лицо в ореоле
темных волос было как вырезанное из белой бумаги сердечко, в огромных глазах
застыл страх. Она походила на заблудившегося во мраке ребенка.
— Скарлетт, — сказала она, протягивая к ней
руки. — Ты должна простить меня за мои вчерашние слова, ведь ты теперь
все, что у меня осталось. О, Скарлетт, я чувствую, что моего бесценного нет в
живых!
Кто знает, как это произошло, но Скарлетт уже держала Мелани
в объятиях, а та бурно рыдала, и детские груди ее трепетали. А потом обе они
лежали на постели, тесно прильнув друг к другу в горе, и Скарлетт плакала тоже
— плакала, уткнувшись в плечо Мелани, и лица их были влажны от смешавшихся
слез. Слезы истощали душу, но когда они не могли пролиться, было еще тяжелее.
Эшли мертв, мертв, думала Скарлетт, и это я убила его, моя любовь тому
причиной! Новый приступ рыданий сотряс ее тело, и Мелани, невольно находя
утешение в ее слезах, еще крепче обхватила ее руками за шею.
— По крайней мере, — прошептала она, — по
крайней мере у меня будет от него ребенок.
«А у меня, — подумала Скарлетт, под бременем своего
горя очистившись от таких мелких чувств, как ревность, — а у меня не
осталось ничего. Только этот его взгляд, при прощании».
Первое сообщение гласило: «Пропал без вести,
предположительно убит». Так значилось в списке потерь. Мелани отправила
полковнику Слоану дюжину телеграмм, и наконец от него пришло исполненное
сочувствия письмо, в котором полковник сообщил, что Эшли ушел в разведку со
своим кавалерийским отрядом и не вернулся. Поступали донесения о небольших
схватках с противником на пограничной линии, и убитый горем Моз, рискуя жизнью,
отправился на розыски тела Эшли, но найти его не мог. Мелани, неестественно
спокойная теперь, перевела ему телеграфом деньги и велела возвратиться домой.
Когда в последующем списке потерь появились слова: «…пропал
без вести, предположительно находится в плену», в погруженном в скорбь доме
затеплилась надежда, люди ожили. Мелани невозможно было увести из конторы
телеграфа, и она ходила встречать каждый поезд в чаянии получить письмо.
Беременность протекала тяжело, здоровье ее пошатнулось, но она не желала подчиняться
предписаниям доктора Мида и оставаться в постели. Лихорадочное беспокойство и
возбуждение владели ею, и она не знала ни минуты покоя. Далеко за полночь, лежа
в постели, Скарлетт слышала ее шаги в соседней комнате.
Однажды насмерть перепуганный дядюшка Питер привез Мелани
под вечер домой из города: полумертвая, она сидела в коляске, и ее поддерживал
Ретт Батлер. Ей сделалось дурно на телеграфе, и случайно оказавшийся там Ретт,
заметив какое-то волнение в кучке людей, увидел ее и отвез домой. Он отнес ее
на руках в спальню и положил в постель на подушки, а взволнованные домочадцы
суетились вокруг с одеялами, горячими кирпичами и виски — Миссис Уилкс, —
спросил Ретт напрямик, — вы ждете ребенка?
Услыхав такой вопрос, Мелани при других обстоятельствах снова
лишилась бы чувств, но сейчас она была слишком больна, слишком слаба, слишком
убита горем. Даже в беседах с близкими приятельницами она стеснялась упоминать
о своей беременности, а посещения доктора Мида были для нее каторгой. И
казалось просто невообразимым, что она слышит этот вопрос из уст мужчины, а тем
более Ретта Батлера. Но, распростертая на постели, ослабевшая и несчастная, она
смогла только кивнуть. А потом, когда она уже кивнула, все как-то перестало
казаться ей таким ужасным, потому что мистер Батлер был необычайно добр и
внимателен. В таком случае вы должны больше думать о себе. Все ваши терзания,
хлопоты и беготня по городу никак делу не помогут, а ребенку могут повредить. С
вашего позволения я использую свои связи в Вашингтоне, чтобы узнать о судьбе
мистера Уилкса. Если он в плену, его имя должно числиться в федералистских
списках, если же нет.. Что ж, неизвестность ведь хуже всего. Но дайте мне
слово, миссис Уилкс, что будете беречь себя, иначе, клянусь богом, я и пальцем
не пошевелю.
— Как вы добры! — пролепетала Мелани. — И как
только могут люди так дурно отзываться о вас! — И, тут же поняв ужасную
бестактность своих слов, подавленная к тому же чудовищным неприличием всего
происходящего, она беззвучно расплакалась. И когда Скарлетт с горячим кирпичом,
завернутым во фланелевую тряпицу, взлетела по лестнице, она увидела, что Ретт
Батлер тихонько поглаживает руку Мелани.
Слово свое он сдержал. На какие пришлось ему нажимать для
этого пружины, узнать им было не дано. Спросить его они не решились из боязни
услышать признание в его слишком тесных контактах с янки. Прошел месяц, прежде
чем Ретт принес им эту весть — которая сначала заставила их воспарить до небес
от радости, а затем надолго поселила гнетущую тревогу в их сердцах.
Эшли жив! Он был ранен, попал в плен и, по сведениям,
находился в лагере для военнопленных в Рок-Айленде, в штате Иллинойс. Эшли жив!
В первые мгновения радости они не могли думать ни о чем другом. Потом, когда
радостное волнение немного улеглось, они поглядели друг другу в глаза и
пробормотали:
«Рок-Айленд!» И это прозвучало в их устах так, как если бы
они произнесли«В аду!» Ибо, в то время как от слова «Андерсонвилл» на северян
веяло серным смрадом, будто из преисподней, слова «Рок-Айленд» вселяли ужас в
сердца южан, если их близкие находились там в заключении Когда Линкольн не
согласился на обмен военнопленными, рассчитывая приблизить конец войны,
возложив на Конфедерацию бремя снабжения военнопленных янки и содержание их под
стражей, в Андерсонвилле, в штате Джорджия, находились тысячи синих мундиров.
Солдаты Конфедерации содержались на скудном рационе, а больные и раненые
практически совсем были лишены медикаментов и перевязочного материала. Делиться
с пленными конфедератам, в сущности, было нечем. Пленным отпускалось то же, что
получали солдаты в походе, — жирную свинину и сушеные бобы, — и на
этом пайке янки мерли как мухи, иной раз до сотни человек в день. Разгневанный
поступавшими об этом донесениями Север ответил ухудшением условий содержания
пленных конфедератов, причем в особо тяжелом положении оказались те, кто
находился в Рок-Айленде. Скудная пища, одно одеяло на троих и свирепствовавшие
в лагере болезни — пневмония, тиф и оспа — заслужили этому месту заключения
наименование «чумной лагерь». Лишь одной трети попавших туда военнопленных
суждено было выйти на волю живыми.
