— В нищете? Вы получили образование, несомненно, вместе со всем, что к нему прилагается — школьные поездки, каникулы на горнолыжных курортах и тому подобное.
Тот злобно фыркнул.
— Неделя в Абертоне, в двух часах езды от дома, когда мои друзья ездили кататься в разгар сезона в Доломиты и в Альпы!
— Он отправил вас в университет.
— Потому что ему самому так хотелось! Чтобы он мог похвастаться перед друзьями!
— Верно. Он хвастался этим перед друзьями. А вы бы предпочли, чтобы вместо этого он учил вас шить обувь?
— Вы что — смеетесь? Так или иначе, у меня могли быть свои идеи насчет того, что я хочу делать. Например, мне нравятся машины...
— Точнее, вам нравится их покупать.
— Да что вы знаете? Вы когда-нибудь имели приличную машину?
— Нет. А вы правы. Откуда мне знать? Никогда не знаешь, что будет лучше для твоих детей. Никто не даст тебе совета, этому нельзя научиться на собственном опыте. Когда понимаешь — или тебе кажется, что понимаешь, — где допустил ошибку, уже слишком поздно.
— Я прямо слышу, как вступают скрипки.
— У вас есть дети?
— Только не у меня. Я никогда не был женат. Меня больше интересуют развлечения.
— Вы отправляетесь в тюрьму.
Он снова пожал плечами:
— Это рано или поздно должно было случиться. Главное, что мир делится на тех, кто возит, и на тех, кто ездит. В отличие от своего дурачка-папаши я принадлежу ко второй категории. И в ней я останусь. Вы сами убедитесь, когда дело будет рассматриваться в суде. У меня отличный адвокат.
— Я уверен, что отличный. При вашем вкусе к дорогим вещам в этом не может быть сомнений. Но, по правде говоря, вы не прочь покончить со своим положением, не так ли?
— Это вы о чем?
— Вам нужны наручники, вам нужны журналисты, вам нужен судья. Будь вы немного более осторожны, никто бы ничего не узнал: ваш отец скоро умрет. К тому же тратите-то вы свое законное наследство. Но вы этого хотели, не правда ли? Вы хотели, чтобы я сюда явился, выслушал ваше оправдательное нытье. Но этого вам было мало, вы хотели, чтобы и другие люди узнали и подтвердили вашу правоту. Вот в чем ваша цель, не так ли?
— Не люди! А он! Он! Это его я ненавижу за то нищенское воспитание, которое я получил! Годы и годы бедности и стыда. Теперь все деньги на свете не купят мне того, в чем я нуждался в то время.
— Не нуждались, а хотели.
— Ну и что?! Я хотел лишь того, что было у всех!
— Нет никакого смысла сравнивать себя с другими. Всегда найдутся люди, которые живут богаче, и еще более найдется тех, что живут беднее.
— Другие меня не интересуют. Я интересуюсь только собой.
— А меня интересует Акико.
— Что?..
— Акико Камецу. Бывшая некогда подмастерьем вашего отца, которой он собирался передать свое дело, ныне покойная.
— Ах, это вы о ней...
— Да, о ней. Вы знали о намерении управляющего убедить ее привести в банк вашего отца. В самом лучшем случае это грозило бы вам потерей адвокатских полномочий. А вы уже успели заключить контракт на покупку этого помещения? Вы следили за ней и моим сержантом — ее дружком, как вы его назвали, также ныне покойном, — когда в то утро они вышли из банка?
— Она, наверное, была еще хуже, чем мой отец.
— То есть?
— Я хочу сказать, что он — пережиток века динозавров, но он пожилой человек, а девчонка вернулась в эпоху динозавров по собственной воле, с открытыми глазами. Оставить Токио ради этой помойки, чтобы сидеть в этой дыре целыми днями и ковырять туфли!.. Не говоря уж о ее бой-френде — не сочтите за обиду, но сколько люди вроде вас зарабатывают?
— Не слишком много. А теперь, если вы позволите, я позвоню.
— Он мне никогда не нравился.
— Хм.
— По-моему, он вовсе не красив, и, кроме того, в каждом фильме он одинаковый. Это не актер.
— Хм.
— По другому каналу идет какой-то фильм про Джеймса Бонда, но он начался полчаса назад, и ты знаешь, как там — невозможно уследить за сюжетом, даже если смотришь с самого начала.
— Хм.
— Ты мне еще не сказал, как тебе новая люстра.
— Хм.
— О боже. Ты, наверное, слышал, что сегодня утром Землю захватили марсиане?
— Нет. Мне нужно позвонить. Нет, ты смотри дальше.
Был только один фильм, на котором инспектор мог сосредоточить внимание, и он был записан на пленку камерой наружного наблюдения. Включив свет в коридоре, он под голоса, доносящиеся из телевизора, позвонил в тратторию Лапо. Никто не отвечал. Он посмотрел на часы. В девять тридцать вечера Лапо должен работать. Он ждал долго. Потом набрал номер еще раз — на тот случай, если в первый раз ошибся. Никто не отвечал. Он положил трубку и затем связался с городским патрулем.
— Где вы сейчас находитесь?
— Понте-Веккьо.
— Слушайте, проверьте для меня один адрес. Это траттория, которая должна сейчас работать, но там не отвечают... — Он объяснил, где это.
— Мы будем там через полминуты. Что нам делать?
— Ничего. Позвоните мне, когда приедете.
Он стоял у телефона и ждал, наблюдая за мельканием света на телеэкране в открытую дверь гостиной. Не успел телефон зазвонить, как он поднял трубку.
— Инспектор? Здесь закрыто. Столы сдвинуты, жалюзи опущены. Висит записка: «Закрыто по болезни». Ресторан напротив — работает. Спросить там?
— Не надо. Завтра я сам загляну. Все спокойно?
— Порядок. У патруля на площади Сан-Спирито было небольшое происшествие, но теперь все тихо. Машин много. Быстрее бы ввели летний запрет на проезд через центр ночью. Уже так жарко, как будто сейчас июль. Мы застряли в пробке, вы слышите?
Тереза переключила канал. Он сел и стал смотреть Джеймса Бонда.
— Все в порядке?
— Что?.. А, да. Я хотел заказать столик у Лапо на день рождения Джованни, но у него закрыто.
— Закрыто? Почему?
— Видимо, кто-то заболел. Наверное, его теща. У нее уже был один удар.
— Что ж, торопиться нам некуда. Что с тобой такое? Почему у тебя такой озабоченный вид? Я думала, что все уже в порядке. Очевидно, что человек, которого ты арестовал, виновен в смерти этой несчастной девушки, и доброе имя Эспозито теперь восстановлено. Это самое главное. Такой славный мальчик! Как подумаю о его бедной матери...
— Да. У Тото все хорошо?
— Конечно, хорошо. Ты же сам видел, что он съел ветчину и дыню?
— И это означает, что у него все хорошо? Ты так уверена?
