Рикмен выслушал друга. Потом долго молчал. Достаточно долго, чтобы Фостер успел не один раз раскаяться. Достаточно долго, чтобы телефонная трубка в руке стала скользкой от пота.
И тогда Рикмен заговорил.
Глава 48
Задержанных выпускали из тюрьмы через мрачный внутренний двор, достаточно большой, чтобы вместить полицейский фургон. Андрич пересек двор в сопровождении констебля. Тот отпер наружные ворота, выходящие на закрытую автостоянку. По ту сторону стен зашумели журналисты – Андрича заметили.
Он не обратил внимания на толпу с микрофонами – вглядывался в темный угол стоянки. Констебль проследил за его взглядом и шагнул вперед, предупреждая неприятности.
– Сэр… – Он положил руку Андричу на плечо.
– Все в порядке, офицер, – сказал Мирко – он вновь вспомнил английский. – Я хочу поговорить.
Констебль топтался у ворот, положив руку на дубинку. Снаружи толпу репортеров сдерживала шеренга полицейских в форме. Место, куда направлялся Андрич, находилось в мертвой зоне системы наблюдения и вне видимости для журналистов.
Как только Андрич подошел, Рикмен отделился от стены.
– Инспектор! – вежливо поприветствовал Андрич, слегка наклонив голову.
«Если бы на нем была шляпа, она бы свалилась», – подумал Рикмен и ограничился нейтральным замечанием:
– Вас отпустили.
Андрич говорил, тщательно подбирая слова и следя за реакцией Рикмена:
– Ваши криминалисты доказали, что я никак не причастен к этому ужасному происшествию.
– Вы ошибаетесь, – ответил Рикмен. – Они не могут привязать вас к месту «происшествия». Но это отнюдь не значит, что вы никак к этому не причастны.
Андрич пожал плечами:
– Люди верят в криминалистику. Наука не лжет.
– Да, – согласился Рикмен. – Наука объективна. В этом ее сила.
Несколько секунд они пристально смотрели друг на друга. Поверх плеча Андрича Рикмен заметил, что констебль уже дрожит в одной рубашке.
– Как Наталья? – спросил он.
– К сожалению, не могу вам сказать.
Рикмен был поражен. Андрич не сказал «К сожалению, не знаю» или «Не знаю», а именно «Не скажу». Для человека, нуждающегося в переводчике, Андрич довольно умело обращался с английским языком.
– Может, Теодор Попович нам расскажет.
– Хотелось бы надеяться. Это слишком страшный грех, чтобы носить его в душе.
Рикмен прищурился:
– Вы верующий человек, мистер Андрич?
– Да.
– Тогда вы должны верить в вечные муки…
– Для грешника – да.
«То есть он себя грешником не считает…» – подумал Рикмен, пристально вглядываясь в лицо Андрича.
Андрич, похоже, испытывал приступ душевного волнения. После недолгого замешательства он сказал:
– Я очень сожалею о докторе Грейс. Этого не должно было случиться. Жуткое несчастье, что она оказалась в этом месте в это время. – Это звучало бы как раскаяние, если бы он был на него способен. – Она была хорошим человеком, – закончил он.
– Да, – ответил Рикмен. – Была.
Андрич сунул руки в карманы:
– Ну… – Он сделал движение, собираясь уходить.
– Что вы теперь будете делать?
– Вернусь к моему бизнесу. Буду жить.
«Да, – подумал Рикмен. – Легко! С такими бабками Андрич без труда найдет другого солиситора, готового ему помогать».
Андрич повернулся уходить, и Рикмен испытал секундную панику. Он еще не закончил.
– Вы, конечно, понимаете, что мы были вынуждены вас арестовать? – задержал он Андрича, стараясь скрыть беспокойство в голосе.
Репортеры за воротами утихомирились, и стал слышен шум транспорта на Эдж-лейн, ритмичный, как сердцебиение.
Андрич повернул назад:
– Конечно. Теодор – мой служащий. Естественно, вы должны были подозревать…
Рикмен протянул ему руку в перчатке. Андрич с удивлением воззрился на нее. Затем все-таки пожал. Даже если бы он и подозревал ловушку, его привычная учтивость не позволила бы ему допустить подчеркнутую невежливость. Затем он повернулся и пошел к воротам.
На полпути через стоянку его заметила пресса, и началось безумие: крики, в которых угадывались вопросы, фотовспышки. Андрич еще раз обернулся и в замешательстве посмотрел на уходящего в противоположную сторону Рикмена.
Констебль без возражений пропустил инспектора в здание. Фостер все это время развлекал тюремный персонал анекдотами. Проходящего Рикмена он заметил краем глаза, хохоча на пару с тюремным сержантом.
Когда Рикмен исчез из поля зрения, он двинулся следом. Встретились они в кабинете, который делили на двоих во время следствия.
– Удачно? – спросил Фостер.
Рикмен поднял руки в перчатках:
– Будем надеяться, что для Андрича нет.
Фостер достал из ящика стола пакет для вещдоков и вскрыл его. Рикмен осторожно стянул с рук черные кожаные перчатки и бросил их в пакет. На руках остались перчатки хирургические. Фостер запечатал пакет и спрятал его в стол.
Рикмен сунул руки в карманы:
– Ты не обязан это делать, Ли.
– Да знаю.
– Я хочу сказать, еще не поздно дать задний ход.
– Без этой улики нас оттрахают по полной программе, – сказал Фостер, – а с ней – мы оттрахаем Андрича. Лично я предпочитаю активный процесс.
Рикмен стиснул зубы. Мысль о том, что Андрич гуляет на свободе, причиняла ему невыносимую боль. Он готов был рисковать своей карьерой, свободой, даже жизнью, чтобы увидеть убийцу Грейс за решеткой. Но он не мог требовать того же от Фостера.
– Будут и другие возможности, – попытался он отговорить Фостера, но звучало это не очень убедительно. – Теперь мы знаем об Андриче…
– Теперь мы знаем, что он уйдет в подполье, – перебил Фостер. – Это для него как аттракцион «Тяни на счастье»: сунул руку в мешок – вытащил другую национальность. Новое имя, новую биографию, новую жизнь.
Рикмен открыл было рот, но Фостер не останавливался:
– Чьи документы будут следующими? Кто еще погибнет? Если Андрич вывернется сейчас, то это будут не только София, – впервые Ли назвал ее настоящим именем, – и эти бедолаги, которых он сжег в квартире, а и десятилетние мальчишки, выполняющие для него грязную работу, будут еще Минки, Наталья, Грейс…
Фостер подвел итог всем тем мыслям и чувствам, которые обуревали Рикмена последние несколько дней. Он несколько раз выдвинул и задвинул ящик стола, соображая, как высказать то, что накипело у него на душе.
