— Пока вроде не за что.
Он вздохнул:
— Это нереально — выполнить работу в такие жесткие сроки, а ты никак не можешь упустить этот заказ.
Мэри одарила его одним из своих проницательных взглядов.
— Неудачный день, а? — поинтересовалась она.
— Просто невыносимый. Похищение.
— Та женщина-адвокат?
— Адвокат? — Лоусон резко выпрямился, толкнув ее руку, и она пролила вино на эскиз.
— Проклятие! Осторожнее, Стив! — Мэри вскочила, расплескав вино на пол.
— Как, черт побери все на свете, ты об этом узнала?
— Я смотрю новости, — сердито ответила Мэри, промокая рисунок комком бумажных салфеток.
— Все не так уж и плохо, — примирительно сказал Лоусон, протягивая ей еще несколько салфеток.
Она с мрачным видом выхватила их у него из рук.
— Не так уж и плохо! — воскликнула она. — Все испорчено!
— Послушай, мне очень жаль… Видишь ли, предполагалось, что пресса ничего не знает — О черт! — Лоусон встал и зашагал к двери.
— Ну и куда ты теперь? — воинственно осведомилась Мэри.
Он опустил голову и произнес извиняющимся тоном:
— Надо позвонить боссу.
— Кто мог это сделать, Лоусон?! — Макатиер раскипятился не на шутку. — Кто слил информацию?
Лоусон переложил мобильник от правого уха к левому и свободной рукой открыл дверцу холодильника. Шансы обнаружить какую-нибудь закуску, которую он мог бы съесть на ходу, были очень малы: Мэри считала, что пищу следует готовить и принимать должным образом — или совсем не принимать. Если ему нравится хватать куски, пусть сам их и покупает!
— Команда разрослась, босс, — даже без дополнительных людей, которых вы затребовали сегодня утром. Хотите, я приеду?
Макатиер вздохнул:
— Нет. Пресс-центр уже сделал официальное заявление. А я на завтрашнее утро созвал пресс-конференцию. Попрошу у журналистов помощи. Если они будут на нашей стороне, мы, глядишь, даже получим от них кое-какую полезную информацию.
— Чем прикажете сейчас заняться?
— Пока ничем, отдыхай. Я попросил ночных дежурных обзвонить округу, попросить жителей не отвечать на вопросы, завтра тут и так яблоку негде будет упасть.
— А Паскалю тоже позвонили?
— Его и всех домочадцев предупредили об утечке, но кто сумеет предсказать, на что способны некоторые таблоиды? А вдруг это все же похищение с целью выкупа? Тогда как бы нам не завалить дело, если орды чертовых газетчиков станут атаковать дом Паскаля.
— Завтра на пресс-конференции у вас будет шанс объяснить им, насколько все серьезно.
Макатиер что-то уклончиво проворчал: очевидно, он не очень-то надеялся урезонить журналистов, взывая к их совести и напомнив о моральных обязательствах.
Глава двенадцатая
Клара дрожала так сильно, что даже цепь звенела. Всколыхнувшаяся в ней ярость сменилась теперь свинцовым отчаянием. Обращаться к этому человеку бессмысленно: он и в покое не оставит, и говорить с ней не станет.
Она вспомнила недавний разговор со старой университетской подругой, Микаэлой О'Коннор. После получения диплома та несколько лет проработала в Лидсе, отдавая предпочтение делам, связанным с семейным правом. Теперь она возглавляла адвокатскую фирму в Честере, специализируясь на проблемах женщин. Когда она только начинала практиковать, то благодаря своему хрупкому телосложению и мелким чертам лица заслужила довольно банальное прозвище — Лилипут. Но надолго оно не прилипло: довольно скоро распространились слухи о том, что малышка О'Коннор на перекрестных допросах безжалостна как акула. И хотя она всегда была безупречно вежлива, разнося в пух и прах аргументы противников, однако большинство из них после схватки с Микаэлой выходили из зала суда с чувством, будто побывали в пасти морского чудовища. Друзей у Микаэлы было немного, окружающие относились к ней со сдержанным уважением. Она была несколько удивлена, услышав свое новое прозвище: за глаза ее называли «сука судейская», но никогда в глаза — никогда.
Последний раз Клара виделась с Микаэлой в начале июля: они уговорились вместе пообедать. Микаэла пришла на встречу из суда, где защищала женщину, обвиняемую в покушении на жизнь ее жестокого партнера. Краснея от стыда, Клара вспоминала, как пустилась в спор с Микаэлой, заявив: если бы женщины более эффективно общались — говорили, вместо того чтобы впадать в состояние покорности или агрессии, — они не становились бы жертвами.
— А что, если их мужчины не хотят говорить? — решительно ответствовала Микаэла. — Что, если они хотят бить кулаками, пинать ногами и насиловать? И вести себя таким образом им намного более по душе, чем разговоры разговаривать?
Клара почувствовала, что Микаэла начинает заводиться, и попыталась немного охладить ее пыл.
— Я знаю, это непростая задача — пробиться к уму и сердцу мужчины подобного склада…
— Да откуда тебе-то знать?!
Клара вспыхнула от гнева: Микаэла, очевидно, считает, что у нее, Клары, недостаточно опыта для участия в споре. А ведь она ведет дела и в области семейного, и гражданского, и уголовного законодательства!
— Мне не раз доводилось иметь дело с жестокими мужчинами, порой даже с насильниками, — натянуто сказала она. — Почти все они вели себя пристойно и… разумно.
— Еще бы они вели себя по-другому — со своим-то адвокатом!
— Некоторые, бывает, сердятся, — призналась Клара, поймав себя на том, что невольно начинает обороняться. Микаэлин альтруистический взгляд на мир иногда внушал ей чувство, будто она в своей практике руководствуется неправильными соображениями. — А других я откровенно боюсь. Но мне всегда удается склонить их на свою сторону.
Микаэла засмеялась:
— О, мои поздравления! Тебе удается их убедить, что колотить своего адвоката — не лучший способ обеспечить защиту в суде. И не забывай, у тебя под рукой всегда есть секретарь в качестве свидетеля — на случай, если «жестокие мужчины» забудут о хороших манерах. А у этих женщин нет свидетелей или компаньонок. Иногда я думаю, что на их стороне нет даже закона.
— Я не говорю, что для них все так просто…
— Да уж, черт бы меня побрал, это точно — не все так просто! Не просто убедить человека, который только и мечтает, как бы ударить тебя ногой под ребра! Пытаешься подобрать правильные слова, а ему-то заранее известно, что ничего путного ты сказать не можешь. Он — мастер запомнить невинное замечание и перевернуть его смысл с ног на голову. И вообще, он так чертовски искусен в играх разума, что может заставить жертву почувствовать, будто это она виновата.
Тогда они расстались на ножах, и с лета она не встречалась с Микаэлой. А теперь со смесью острого страха и сожаления Клара задавалась вопросом: будет ли у нее когда-либо возможность извиниться?
