Из Красногорска они выехали довольно быстро, но на Волоколамском шоссе начиналась огромная пробка. Машины тащились по дороге плотной разноцветной массой, и это стало раздражать.
Он не мог понять, в чем тут дело. Будь он за рулем своего «Мерседеса», он бы так не нервничал. А сейчас любое действие водителя выводило его из себя.
Они переехали деривационный канал, и Константинов не выдержал.
– Давай-ка в левый ряд – и к метро!
Таксист обиженно пожал плечами – хороший заработок уплывал прямо из-под носа. Он включил левый «поворотник» и, дождавшись стрелки на светофоре, свернул на проезд Стратонавтов.
– Прямо к выходу, где почище, – сказал Владимир и кинул на переднее сиденье сторублевку.
Водитель с тоской взглянул на деньги.
– Хватит! – отрезал Константинов.
Он всегда считал, что поступает правильно. Что бы ни случилось в этой жизни, он думал, что во всем прав.
Затея прокатиться на метро пришла ему в голову неожиданно. Он не спускался под землю уже много лет и давно забыл, как это выглядит. «По-моему, надо кидать пятачок… Нет, нет… Пятачков больше нет. Э-э-э… Жетон. Да, желтый пластмассовый жетончик…»
Шарить по карманам было бессмысленно – едва ли там мог заваляться желтый пластмассовый жетон.
Таксист остановил машину перед входом. Константинов открыл дверь и осмотрел асфальт. Почти чистый, если не считать фантиков от жевательной резинки и размазанных плевков.
Он вышел и стал спускаться на станцию.
На входе он изучил карту Москвы с нарисованной схемой метрополитена и обнаружил одну приятную неожиданность: ему не придется делать никаких пересадок. Он доедет прямиком от «Тушинской» до «Пушкинской». Это уже хорошо. Под землей, как известно, пробок нет.
Правда, его несколько озадачило другое. Людей было гораздо больше, чем он ожидал. Угрюмые и молчаливые, они шли одной плотной массой – как автомобили в пробке.
Для того чтобы пройти через турникеты, пришлось покупать какую-то карточку – жетоны, оказывается, успели выйти из моды. Константинов купил на две поездки. На всякий случай.
Про себя он уже решил, что возвращаться будет только на такси, тем не менее взял карточку на две поездки.
Он подошел к турникетам, и здесь его снова ожидала небольшая неприятность.
Молодой человек, шедший перед ним, вдруг стал размахивать руками, как ветряная мельница. Парень жестикулировал так бурно, что ударил Константинова локтем в грудь.
Константинов брезгливо отпихнул его локоть и пробурчал:
– Аккуратнее!
Он стал спускаться по ступенькам, как вдруг его внимание привлекло ярко-синее пятно, резко выделяющееся в утренней толчее. Константинов пригляделся. Обыкновенный детский плащ. Дождевичок. Вроде бы ничего особенного, но этот плащ показался ему знакомым.
Владимир еще не успел вспомнить, чем именно, а ноги сами, помимо воли, несли его к синему пятну.
Он прошел по той части платформы, где останавливались поезда, следовавшие из центра. Почему-то здесь почти не было людей.
«Ах ну да! – сообразил Константинов. – Утром ведь все обычно едут в обратную сторону».
Он быстро обогнул толпу и приблизился к пятну сзади. Маленькая девочка лет десяти, белокурая, с вьющимися волосами до плеч, держала за руку высокого, слегка сутулого мужчину. У мужчины был потерянный вид и проплешина на затылке.
Константинов усмехнулся. Он почему-то именно так себе их и представлял. Он удивился, насколько лицо девочки было похоже на ее фотографии. Обычно фотография искажает черты. Или придумывает новые.
Константинов прислушался к себе, к тому, что в нем творилось. Слова, сказанные Ириной во время их последней встречи, пожалуй, теперь только обретали свой подлинный смысл.
Он внимательно осмотрел мужчину, словно составлял фоторобот преступника: высокий лоб, длинный острый нос и несколько вялая линия подбородка – и подумал, что в чертах мужчины и девочки не так уж и много общего…
Гудок приближавшегося поезда прервал его размышления. Константинов развернулся и быстро зашагал к голове состава. Он не хотел ехать с мужчиной и девочкой в одном вагоне.
Но и дожидаться следующего поезда не собирался. В конце концов, с какой стати?
В вагоне было душно и пахло влажной одеждой так сильно, что даже аромат собственного одеколона не спасал.
Когда-то, прокладывая линию в Тушино, метростроевцы решили заморозить грунт и прокопать тоннель прямо под каналом.
Недалеко от ворот шлюза, сквозь воду, пробурили множество шурфов и через трубы закачали жидкий азот, создав трехметровую линзу из замороженного грунта. По расчетам строителей, этого должно было хватить надолго.
Но время… И вода… Они действуют потихоньку, исподволь. Долбят нерушимый, казалось бы, монолит, капля за каплей, секунду за секундой… И рано или поздно побеждают. Всегда.
Они разрушают самые хитроумные планы, самые прочные стены, самые долговечные и тщательно просчитанные конструкции.
Вода и время. По сути, это одно и то же. Вода – материальное воплощение времени. Время оставляет морщины на лице, вода точит камни. Человек не в силах противостоять этим стихиям. Особенно когда они объединяют свои усилия.
Трещина в обделке перегонного тоннеля постепенно ширилась. Другие трещины, поменьше, разбегались от нее во все стороны. Монолитный железобетон, поддаваясь напору скопившейся в грунте воды, хрустел, будто гипсокартон.
Эхо разносило по тоннелю зловещий гул, низкий и утробный. Гул был басовым фоном, сквозь который пробивались солирующие голоса: треск бетона и шипение рвущейся в тоннель воды.
Издалека послышался грохот колесных пар. Громыхая сцепками, подпрыгивая на рельсовых стыках, приближался поезд.
Токоприемник снимал с контактного рельса постоянное напряжение в 825 В; электроэнергия питала четыре тяговых двигателя, и поезд мчался, набирая ход. Там, где контактный рельс, одетый в красный деревянный короб, заканчивался и начинался новый, мелькала ярко-голубая вспышка, озарявшая толстые кабели, покрытые слоем пыли.
Состав, не сбавляя скорости, вылетел на закрытую станцию под Тушинским аэрополем. Машинист увидел, как густые исполинские тени от колонн метнулись в сторону, словно испугавшись стука колес.
Светофор светился гостеприимным зеленым огоньком. Значит, путь свободен. Машинист потянулся рукой за сиденье. Там, завернутый в целлофановый пакет, лежал банан.
Диагноз «хронический гастрит» ему поставили уже давно, но машинист подозревал, что все гораздо хуже. У него наверняка язва. Годы, проведенные под землей, не проходят даром.
С одной стороны, работа неплохая. Стабильная. Платят хорошо и без задержек. Ранняя пенсия, казенная форма, бесплатный проезд, в том числе раз в год по железной дороге, куда только ни пожелаешь…
