Коньяк приятно обжег внутренности. Ничто не сравнится с
коньяком, когда нужно себя взбодрить! Да и вообще он всегда хорош — куда лучше,
чем безвкусное вино. Какого черта, почему женщине можно пить вино и нельзя —
более крепкие напитки? Миссис Мерриуэзер и миссис Мид явно почувствовали на
похоронах, что от нее попахивает коньяком, и она заметила, какими они
обменялись победоносными взглядами. Мерзкие старухи!
Скарлетт налила себе еще. Ничего страшного, если она сегодня
немножко захмелеет, — она ведь скоро ляжет, а перед тем, как позвать
Мамушку, чтобы та распустила ей корсет, она прополощет рот одеколоном. Хорошо
бы напиться до бесчувствия, как напивался Джералд в день заседания суда. Тогда,
быть может, ей удалось бы забыть осунувшееся лицо Франка, молча обвинявшее ее в
том, что она испортила ему жизнь, а потом убила.
Интересно, подумала Скарлетт, а в городе тоже считают, что
она убила его? На похоронах все были с ней подчеркнуто холодны. Одни только
жены офицеров-янки, с которыми она вела дела, вовсю выражали ей сочувствие. А
впрочем, плевала она на городские пересуды. Все это не имеет никакого значения,
а вот перед богом держать ответ ей придется!
При этой мысли она сделала еще глоток и вздрогнула — так
сильно коньяк обжег ей горло. Теперь ей стало совсем тепло, но она все не могла
отделаться от мыслей о Фрэнке. Какие дураки говорят, будто алкоголь помогает
забыться! Пока она не напьется до бесчувствия, перед ней все будет стоять лицо
Фрэнка, когда в тот последний раз он умолял ее не ездить одной, —
застенчивое, укоряющее, молящее о прощении.
Раздался глухой удар дверного молотка, эхом разнесшийся по
притихшему дому, и Скарлетт услышала неуверенные шаги тети Питти, пересекшей
холл, а затем звук отворяемой двери. Кто-то поздоровался, затем послышалось
неясное бормотание. Должно быть, какая-нибудь соседка зашла узнать про похороны
или принесла бланманже. Питти наверняка обрадовалась. Ей доставляет грустное
удовольствие беседовать с теми, кто заходит выразить сочувствие, — она
словно бы вырастает при этом в собственных глазах.
Кто бы это мог быть, без всякого интереса подумала Скарлетт,
но тут, перекрывая приличествующий случаю шепот Питти, раздался гулкий, тягучий
мужской голос, и она все поняла. Радость и чувство облегчения затопили ее. Это
был Ретт. Она не видела его с той минуты, когда он принес весть о смерти
Фрэнка, и теперь всем нутром почувствовала, что он — единственный, кто способен
ей сегодня помочь.
— Я думаю, она согласится принять меня, — долетел
до нее снизу голос Ретта.
— Но она уже легла, капитан Батлер, и никого не хочет
видеть. Бедное дитя, она в полной прострации. Она…
— Думаю, она примет меня. Пожалуйста, передайте ей, что
я завтра уезжаю и, возможно, какое-то время буду отсутствовать. Мне очень важно
ее повидать.
— Но… — трепыхалась тетя Питтипэт. Скарлетт выбежала на
площадку, не без удивления подметив, что колени у нее слегка подгибаются, и
перегнулась через перила.
— Я с-с-сей-час сойду, Ретт, — крикнула она.
Она успела заметить запрокинутое кверху одутловатое лицо
тети Питтипэт, ее глаза, округлившиеся, как у совы, от удивления и неодобрения.
«Теперь весь город узнает о том, что я неподобающе вела себя в день похорон мужа», —
подумала Скарлетт, ринувшись в спальню и на ходу приглаживая волосы. Она
застегнула до самого подбородка лиф своего черного платья и заколола ворот
траурной брошью Питтипэт. «Не очень-то хорошо я выгляжу», — подумала она,
пригнувшись к зеркалу, из которого на нее глянуло белое как полотно, испуганное
лицо. Рука Скарлетт потянулась было к коробке, где она прятала румяна, и
остановилась на полпути. Бедняжка Питтипэт совсем расстроится, решила Скарлетт,
если она сойдет вниз румяная и цветущая. Скарлетт взяла вместо этого флакон,
набрала в рот побольше одеколона, тщательно прополоскала рот и сплюнула в
сливное ведро.
Шурша юбками, она спустилась вниз, а те двое так и
продолжали стоять в холле, ибо Скарлетт до того расстроила Питтипэт, что
старушка даже не предложила Ретту присесть. Он был в черной паре, в
ослепительно белой накрахмаленной рубашке с оборочками и держался безупречно,
как и подобает старому другу, зашедшему выразить сочувствие, — настолько
безупречно, что это смахивало на комедию, хотя Питтипэт, конечно, этого не
усмотрела. Он должным образом извинился перед Скарлетт за беспокойство и
выразил сожаление, что дела, которые ему необходимо завершить до своего отъезда
из города, не позволили ему присутствовать на похоронах.
«Чего ради он пришел? — недоумевала Скарлетт. —
Ведь все, что он говорит, — сплошная ложь».
— Мне крайне неприятно быть назойливым в такие минуты,
но у меня есть одно неотложное дело, которое я должен обсудить г вами. Мы с
мистером Кеннеди кое-что задумали…
— А я и не знала, что у вас с мистером Кеннеди были
общие дела, — заявила Питтипэт с оттенком возмущения: как это она могла не
все знать о делах Фрэнка.
— Мистер Кеннеди был человек широких интересов, —
уважительно сказал Ретт. — Может быть, мы пройдем в гостиную?
— Нет! — воскликнула Скарлетт, бросив взгляд на
закрытые двойные двери. Ей все виделся гроб, стоявший в этой комнате. Будь ее
воля, она никогда бы больше туда не вошла. На сей раз Питти мгновенно все
поняла, хотя это ей и не очень понравилось.
— Пройдите в библиотеку. А я.., мне надо подняться
наверх и взять штопку. Бог ты мой, я за эту неделю так все запустила. Вот ведь…
И она двинулась вверх по лестнице, кинув через плечо
укоризненный взгляд, которого ни Скарлетт, ни Ретт не заметили. Он отступил,
пропуская Скарлетт в библиотеку.
— Какие же у вас с Франком были дела? — напрямик
спросила она.
Он шагнул к ней и тихо произнес:
— Никаких. Мне просто хотелось убрать с дороги мисс
Питти. — Он помолчал и, пригнувшись к Скарлетт, добавил: — Это не выход,
Скарлетт.
— Что?
— Одеколон.
— Вот уж, право, не понимаю, о чем вы.
— Вот уж, право, прекрасно вы все понимаете. Вы много
пьете.
— Если даже и так, ну и что? Разве это вас касается?
— Вежливость не мешает даже и в горе. Не пейте одна, Скарлетт.
Люди об этом непременно узнают, и вашей репутации — конец. А потом — вообще
плохо пить одной. В чем все-таки дело, дружок? — Он подвел ее к дивану
розового дерева, и она молча опустилась на него. — Можно закрыть двери?
Скарлетт понимала, что если Мамушка увидит закрытые двери,
она возмутится и станет потом не один день бурчать и читать наставления, но
будет еще хуже, если Мамушка услышит их разговор — особенно после того, как
пропала бутылка коньяку, — услышит, что она, Скарлетт, пьет. Словом, Скарлетт
кивнула, и Ретт сомкнул раздвижные двери. Когда он вернулся и сел рядом,
внимательно глядя на нее своими черными глазами, атмосфера смерти рассеялась
перед исходившей от него жизненной силой, комната снова показалась приятной и
по-домашнему уютной, а свет от ламп стал теплым, розовым.
