Перед ней вдруг возник образ Эшли, такого непохожего на
Ретта, — она увидела его столь живо, словно он стоял рядом: золотистые
волосы его были освещены солнцем, глаза, ослепленные ярким светом, казались
сонными, и в нем было столько благородства. Вот она, причина, из-за которой
Скарлетт не хотела снова выходить замуж, хотя, в общем-то, не возражала бы против
Ретта — ведь порой он ей даже нравился. Но она принадлежала Эшли на веки
вечные. Она никогда не принадлежала ни Чарльзу, ни Фрэнку и никогда
по-настоящему не сможет принадлежать Ретту. Каждая частица ее, почти все, что
она делала, за что боролась, чего добивалась, — все принадлежало Эшли, все
делалось потому, что она любила его. Эшли и Тара — она принадлежит им. Улыбки,
смех, поцелуи, которыми она одаривала Чарльза и Франка, на самом деле
принадлежали Эшли, хотя он никогда их не требовал и никогда не потребует.
Просто в глубине ее души жило стремление сохранить себя для него, хоть она и
понимала, что он никогда не примет этого ее дара.
Она не знала, что лицо ее изменилось, мечты придали чертам
мягкость, — такою Ретт еще не видел ее. Он смотрел на ее чуть раскосые
зеленые глаза, широко раскрытые и мечтательные, на нежный изгиб губ, и у него
перехватило дыхание. Потом один из уголков его рта вдруг резко дернулся вниз.
— Скарлетт О’Хара, вы просто дура! — вырвалось у
него. И прежде чем ее мысли успели вернуться из далеких странствий, руки его
обвились вокруг нее, уверенно и крепко, как много лет тому назад на темной
дороге в Тару. И нахлынула беспомощность, она почувствовала, что сдается, почва
уходит из-под ног и что-то теплое обволакивает ее, лишая воли. А бесстрастное
лицо Эшли Уилкса расплывается и тонет в пустоте. Ретт запрокинул ей голову и,
прижав к своему плечу, поцеловал — сначала нежно, потом со стремительно
нарастающей страстью, заставившей ее прижаться к нему, как к своему
единственному спасению в этом хмельном, качающемся мире. Его жадный рот
раздвинул ее дрожащие губы, по нервам пробежал ток, будя в ней ощущения,
которых она раньше не знала и не думала, что способна познать. И прежде чем
отдаться во власть закрутившего ее вихря, она поняла, что тоже целует его.
— Перестаньте.., пожалуйста, я сейчас лишусь
чувств, — прошептала она, делая слабую попытку отвернуться от него. Но он
снова крепко прижал ее голову к своему плечу, и она, как в тумане, увидела его
лицо. Широко раскрытые глаза его страстно блестели, руки дрожали, так что она
даже испугалась.
— А я и хочу, чтобы вы лишились чувств. Я заставлю вас
лишиться чувств. Вы многие годы не допускали, чтобы это с вами случилось. Ведь
ни один из этих дураков, которых вы знали, не целовал вас так, правда? Ваш
драгоценный Чарльз, или Фрэнк, или этот ваш дурачок Эшли…
— Прошу вас…
— Я сказал: ваш дурачок Эшли. Все эти джентльмены — да
что они знают о женщинах? Что они знали о вас? Вот я вас знаю.
Его губы снова прижались к ее губам, и она сдалась без
борьбы, слишком ослабев, чтобы даже отвернуть голову, — да она и не хотела
отворачиваться; сердце у нее колотилось так отчаянно, что ее всю сотрясало от
его ударов, и ей становилось страшно от силы Ретта и собственной слабости. Что
он с ней сейчас сделает? Она в самом деле лишится чувств, если он не отпустит
ее. Если бы он только отпустил ее… Ах, если бы он никогда ее не отпускал.
— Скажите «да»! — Губы их почти соприкасались, а
его глаза были так близко, что казались огромными и заполняли все
пространство. — Скажите «да», черт бы вас подрал! Или…
Она шепнула: «Да», не успев даже подумать, точно он силой
вырвал у нее это слово и она произнесла его, сама того не желая. Но как только
она его произнесла, в душе ее наступило внезапное успокоение, голова перестала
кружиться и даже чувство опьянения будто прошло. Она пообещала выйти за него
замуж, хотя вовсе не собиралась давать такое обещание. Она сама не понимала,
как это случилось, но в общем-то не жалела о случившемся. Теперь ей казалось
даже вполне естественным, что она сказала «да», — точно вмешалась некая
божественная сила и некая могучая рука уладила все ее дела, разрешила все ее
проблемы.
Ретт быстро перевел дух, услышав ее «да», и нагнулся над
ней, словно хотел еще раз поцеловать; она закрыла глаза, откинула голову. Но он
отстранился от нее, и она почувствовала легкое разочарование. Странное это было
ощущение, когда он так ее целовал — странное и волнующее.
Какое-то время Ретт сидел неподвижно — ее голова покоилась у
него на плече, и она почувствовала, как, словно подчиняясь внутреннему усилию,
дрожь в его руках стала проходить. Потом он слегка отодвинулся и посмотрел на
нее сверху вниз. Она открыла глаза и увидела, что пугавший ее пламень в его
лице погас. Но встретиться с ним взглядом она почему-то не могла и в нарастающем
смятении опустила глаза.
— Вы сказали это осознанно? — спросил он очень
спокойно. — Вы не хотите взять свое слово назад?
— Нет.
— Вы так сказали не потому, что я.., как же это
говорят?.. «выбил у вас почву из-под ног» моей.., м-м.., моим пылом?
Она не могла ответить, ибо не знала, что сказать, и не могла
встретиться с ним взглядом. Он взял ее за подбородок и приподнял ее голову.
— Я говорил вам как-то, что могу снести от вас что
угодно, кроме лжи, и сейчас я хочу знать правду. Так почему вы сказали «да»?
Слова по-прежнему не шли у нее с языка, но самообладание
начинало возвращаться — она продолжала смотреть вниз, лишь уголки губ чуть
приподнялись в улыбке.
— Посмотрите на меня. Из-за моих денег?
— Как можно говорить такое, Ретт! Что за вопрос!
— Посмотрите на меня и не увиливайте. Я не Чарльз, и не
Фрэнк, и не какой-нибудь лоботряс из ваших краев, которого можно обмануть
хлопаньем ресниц. Так из-за моих денег?
— Ну.., частично — да.
— Частично?
Казалось, это его не раздосадовало. Он быстро перевел дух и
усилием воли погасил желание, засветившееся было в его глазах, когда она это
произнесла — желание, которое так смутило ее.
— Видите ли, — беспомощно проговорила она, —
деньги — они ведь никогда не лишние, вы это знаете, Ретт, а бог свидетель,
Фрэнк оставил мне не так уж многой Ну и потом.., вы же знаете, Ретт, мы
понимаем друг друга. И вы единственный из всех знакомых мне мужчин, кто
способен услышать правду от женщины, а ведь приятно иметь мужа, который не
считает тебя полной идиоткой и не хочет, чтобы ты ему врала.., и кроме того..,
ну, словом, вы мне нравитесь.
— Нравлюсь?
— Видите ли, — капризным тоном заявила она, —
если бы я сказала, что влюблена в вас по уши, то соврала бы, а главное, вы бы
знали, что я вру.
— Мне порой кажется, что вы слишком далеко заходите в
своем стремлении говорить правду, моя кошечка. Не кажется ли вам, что в данную
минуту лучше было бы сказать: «Я люблю вас, Ретт», даже если это ложь и даже
если вы вовсе этого не чувствуете?
