Мамушка пронзительно посмотрела на нее — как в прежние
времена, когда Скарлетт была маленькая и тщетно пыталась оправдать свои
проступки. Казалось, Мамушка без труда читала в ее мыслях, и Скарлетт невольно
опустила глаза, впервые почувствовав укол совести из-за своей затеи.
— Так, значит, вам понадобилось новое распрекрасное
платье, чтобы денег занять. Что-то тут не то. Да и почему-то вы не хотите
сказать, откуда деньги-то брать задумали.
— Я вообще не желаю ничего об этом говорить, —
возмутилась Скарлетт. — Это мое дело. Отдашь ты мне портьеру и поможешь
сшить платье?
— Да, мэм, — еле слышно произнесла Мамушка,
сдаваясь столь внезапно, что Скарлетт сразу заподозрила неладное. — Я
помогу вам сшить платье, а из атласной подкладки, должно, сделаем вам нижнюю
юбочку и панталоны кружевом обошьем. — И с ехидной улыбочкой она протянула
портьеру Скарлетт. — А мисс Мелли тоже едет с вами в Тланту, мисс
Скарлетт?
— Нет, — отрезала Скарлетт, начиная понимать, что
ее ждет. — Я еду одна.
— Это вы так думаете, — решительно заявила
Мамушка, — да только никуда вы в таком новом платье одна не поедете. Я с
вами поеду. Да уж, мэм, и не отстану от вас ни на шаг. На мгновение Скарлетт
представила себе, как она поедет в Атланту и станет разговаривать с Реттом в
присутствии насупленной Мамушки, которая как огромный черный страж будет
неотступно следовать за ней. Она снова улыбнулась и положила руку Мамушке на
плечо.
— Мамушка, милая. Какая ты хорошая, что хочешь поехать
со мной и помочь мне. Но как же наши-то здесь без тебя обойдутся? Ведь ты у нас
в Таре сейчас самая главная.
— Ну уж! — промолвила Мамушка. — Не
заговаривайте мне зубы-то, мисс Скарлетт. Я ведь знаю вас с той поры, как
первую пеленку под вас подложила. Раз я сказала, что поеду с вами в Тланту,
значит, поеду, и дело с концом. Да мисс Эллин в гробу перевернется, ежели вы
одна-то поедете: ведь в городе-то полным-полно янки и этих вольных ниггеров, да
и вообще кого там только нет.
— Но я же остановлюсь у тети Питтипэт, — теряя
терпение, сказала Скарлетт.
— Мисс Питти очень даже хорошая женщина, и она,
конечно, думает, что все-то видит, но дальше своего носа не видит
ничего, — заявила Мамушка, повернулась с величественным видом, как бы
ставя на этом точку, и вышла в холл. А через минуту стены задрожали от ее
крика: — Присси, лапочка! Сбегай-ка наверх и принеси сюда с чердака швейный
ящичек мисс Скарлетт с выкройками. Да прихвати пару острых ножниц — и
побыстрее, чтоб нам не ждать тут всю ночь.
«Ну и попала я в историю! — подумала удрученная
Скарлетт. — Ведь это все равно что взять с собой сторожевого пса, а то и
похуже».
После ужина Скарлетт и Мамушка разложили выкройки на столе,
в то время как Сьюлин и Кэррин быстро содрали с портьер атласную подкладку, а
Мелани, вымыв щетку для волос, принялась чистить бархат. Джералд, Уилл и Эшли
сидели, курили и с улыбкой глядели на эту женскую возню. Радостное возбуждение,
исходившее от Скарлетт, овладело всеми, — возбуждение, природу которого
никто из них не мог бы объяснить. Щеки у Скарлетт раскраснелись, глаза жестко
поблескивали, она то и дело смеялась. И все радовались ее смеху — ведь уже
сколько месяцев никто не слышал его. А особенно приятно это было Джералду.
Помолодевшими глазами он следил за ее передвижениями по комнате, и всякий раз,
как она проходила мимо, ласково похлопывал ее по боку. Девушки разволновались,
точно готовились на бал: отдирали подкладку и резали бархат с таким рвением,
словно собирались шить себе бальные платья.
Скарлетт едет в Атланту, чтобы занять денег или в крайнем
случае заложить Тару. Ну, и что тут такого страшного, если даже придется
заложить? Скарлетт сказала, что они без труда выкупят Тару из урожая будущего
года — продадут хлопок, расплатятся, и у них еще деньги останутся; она сказала
это так уверенно, что никому и в голову не пришло спорить с ней. А когда ее
спросили, у кого она собирается брать в долг, она ответила: «Любопытному нос
прищемили», — ответила так игриво, что все рассмеялись и принялись
подшучивать и дразнить ее: завела-де себе дружка-миллионера.
— Не иначе как у Ретта Батлера, — лукаво заметила
Мелани, и все рассмеялись еще громче, настолько нелепым показалось им это
предположение, ибо все знали, что Скарлетт ненавидит Ретта и если вспоминает о
нем, то не иначе как об «этом подлеце Ретте Батлере».
Но Скарлетт не рассмеялась, и Эшли, засмеявшийся было,
умолк, заметив, какой настороженный взгляд бросила на Скарлетт Мамушка.
Сьюлин, заразившись царившим в комнате единодушием,
расщедрилась и принесла свой воротничок из ирландских кружев, хотя и несколько
поношенный, но все еще прелестный, а Кэррин стала уговаривать Скарлетт надеть в
Атланту ее туфли — это была лучшая пара обуви во всей Таре. Мелани упросила
Мамушку не выкидывать бархатные обрезки — она обтянет ими каркас прохудившейся
шляпки, и все так и покатились со смеху, когда она заявила, что старому петуху
придется, видно, расстаться со своими роскошными, черно-зелеными с золотом
перьями, если он не удерет на болото.
Скарлетт смотрела на стремительно двигавшиеся пальцы,
слышала взрывы смеха и со скрытой горечью и презрением поглядывала на
окружающих.
«Ничего они не понимают — ни что происходит со мной, ни с
ними самими, ни со всем Югом. Они все еще думают, будто ничего страшного не
может с ними случиться, потому что они — это они:
О’Хара, Уилксы, Гамильтоны. Даже черномазые — и те так
думают. Какие же они все идиоты! Никогда ничего не поймут. Будут думать и жить,
как думали и жили всегда, и ничто не способно их изменить. Пусть Мелли ходит в
лохмотьях, собирает хлопок и даже помогла мне убить человека — ничто не в силах
ее изменить. Такой она навеки останется — застенчивой, благовоспитанной миссис
Уилкс, идеальной леди! И пусть Эшли видел смерть, и воевал, и был ранен, и
сидел в тюрьме, и вернулся в разоренный дом — он останется тем же джентльменом,
каким был, когда владел Двенадцатью Дубами. Вот Уилл — тот другой. Он знает,
что такое жизнь на самом деле, но Уиллу и терять-то было особенно нечего. Ну, я
что до Сьюлин и Кэррин — они считают, что все это временно. Они не меняются, не
приспосабливаются к новым условиям жизни, потому что думают: это скоро пройдет.
Они считают, что господь бог сотворит чудо — для их и только их блага. Ну а
никаких чудес не будет. Если кто и сотворит здесь чудо, так это я, когда окручу
Ретта Батлера… А они не изменятся. Возможно, они и не могут измениться. Я —
единственная, кто здесь изменился.., да и не изменилась бы, если б жизнь не
заставила».
Наконец Мамушка выставила мужчин из столовой и закрыла за
ними дверь, чтобы можно было начать примерку. Порк повел Джералда наверх спать,
а Эшли с Уиллом остались одни при свете ламп в парадной гостиной. Некоторое
время оба молчали — Уилл лишь безмятежно жевал табак, словно животное — жвачку.
Однако лицо его было отнюдь не безмятежным.
