Куда он клонит, подумала она, все больше и больше
запутываясь. Вид у него был такой странный — он был взволнован, раздосадован и
в то же время явно подтрунивал над ней. Он выпустил ее из объятий и глубоко
засунул обе руки в карманы брюк — она заметила, что они были сжаты в кулак
«Даже если я потеряю на этом мужа, — все равно буду говорить
правду», — мрачно подумала она, чувствуя, как закипает у нее кровь, что
случалось всегда, когда он изводил ее.
— Ретт, это было бы ложью, да и вообще зачем нам нужны
все эти глупости? Как я вам и сказала, вы мне нравитесь. Вы прекрасно
понимаете, что это значит. Вы как-то сказали мне, что не любите меня, но у нас
с вами много общего. Мы с вами оба изрядные мошенники, сказали вы тогда…
— О боже! — прошептал он, отворачиваясь от
нее. — Чтобы так попасться в собственную ловушку!
— Что вы сказали?
— Ничего. — Он посмотрел на нее и рассмеялся, но
это был неприятный смех. — Так назначайте день, моя дорогая. — Он
снова рассмеялся, нагнулся и поцеловал ее руки.
Ей сразу стало легче оттого, что настроение его изменилось и
к нему вроде бы вернулся благодушно-шутливый тон, а потому улыбнулась и она. Он
поиграл ее рукой и с усмешкой посмотрел на нее.
— Вам никогда не приходилось читать в романах о том,
как поначалу безразличная жена влюбляется в собственного мужа?
— Вы же знаете, Ретт, что я не читаю романов, —
сказала она и, подлаживаясь под его тон, добавила: — А кроме того, в свое время
вы говорили, что когда муж и жена любят друг друга, — это очень дурной
тон.
— Похоже, я в свое время наговорил вам черт знает
сколько всяких глупостей, — неожиданно резке произнес он и поднялся.
— Не чертыхайтесь.
— Придется вам к этому привыкать и самой начать
чертыхаться. Придется вам мириться и с моими Дурными привычками. Это часть
платы за то.., что я вам нравлюсь и что мои денежки попадут в ваши прелестные
лапки.
— Ну, не надо так злиться только потому, что я не стала
лгать и не дала вам повода для самодовольства. Вы-то ведь тоже не влюблены в
меня, верно? Так почему же я должна быть в вас влюблена?
— Нет, дорогая моя, я в вас не влюблен — как и вы в
меня, но если бы даже и был влюблен, то вы были бы последним человеком,
которому я бы в этом признался. Храни господь того, кто действительно полюбит
вас. Вы разобьете ему сердце, моя милая, жестокая дикая кошечка, которая до
того беззаботна и так уверенна в себе, что даже и не пытается убрать коготки.
Он рывком поднял ее на ноги и снова поцеловал. Но на этот
раз губы его были другие, ибо, казалось, он не думал о том, что причиняет ей
боль, а наоборот — хотел причинить боль, хотел ее обидеть. Губы его скользнули
по ее шее и ниже. — пока не коснулись тафты, прикрывавшей грудь, и там
прижались таким долгим, таким горячим поцелуем, что его дыхание опалило ей
кожу. Она высвободила руки и уперлась ему в грудь, отталкивая его, оскорбленная
в своей скромности.
— Вы не должны так! Да как вы смеете!
— Сердце у вас стучит, как у зайца, — насмешливо
произнес он. — Если бы я был человеком самодовольным, я бы сказал: когда
тебе просто кто-то нравится, так оно не стучит. Пригладьте свои взъерошенные
перышки. И не стройте из себя девственницу. Скажите лучше, что привезти вам из
Англии. Кольцо? Какое бы вам хотелось?
Она заколебалась между желанием благосклонно ответить на его
вопрос и чисто женским стремлением продолжить сцену гнева и возмущения.
— О — о.., кольцо с бриллиантом.., только, пожалуйста,
Ретт, купите с большущим-пребольшущим.
— Чтобы вы могли совать его под нос своим обедневшим
друзьям и говорить: «Видите, какую рыбку я поймала». Прекрасно, вы получите
кольцо с большим бриллиантом, таким большим, что вашим менее удачливым подругам
останется в утешение лишь перешептываться о том, как это вульгарно — носить
такие большие камни.
И он вдруг решительно направился к дверям; она в
растерянности за ним последовала.
— Что случилось? Куда вы?
— К себе — укладываться.
— Да, но…
— Что — но?
— Ничего Надеюсь, путешествие ваше будет приятным.
— Благодарю вас Он раздвинул двери и вышел в холл.
Скарлетт следовала за ним, несколько растерянная, слегка разочарованная этой
неожиданной развязкой. Он надел накидку, взял шляпу и перчатки.
— Я напишу вам. Сообщите мне, если передумаете.
— И вы не…
— Что? — Ему, казалось, не терпелось уйти.
— И вы не поцелуете меня на прощание? — прошептала
она, заботясь о том, чтобы никто в доме не услышал.
— А вам не кажется, что для одного вечера было
достаточно поцелуев? — ответил он и с усмешкой посмотрел на нее сверху
вниз. — Подумать только, такая скромная, хорошо воспитанная молодая
женщина… Я же говорил вам, что вы получите удовольствие, верно?
— Нет, вы просто невыносимы! — воскликнула она в
гневе, уже не заботясь о том, услышит Мамушка или нет. — И я ничуть не
буду жалеть, если вы не вернетесь.
Она повернулась и, взмахнув юбкой, ринулась к лестнице: она
была уверена, что вот сейчас почувствует его теплую руку на своем плече и он ее
остановит. Но вместо этого он распахнул дверь на улицу, и холодный воздух
ворвался в холл.
— Я все же вернусь, — сказал он и вышел, а она так
и осталась стоять на ступеньке, глядя на захлопнувшуюся дверь.
Кольцо, которое Ретт привез из Англии, было действительно с
большим бриллиантом, таким большим, что Скарлетт стеснялась его носить. Она
любила броские дорогие украшения, но сейчас у нее возникло неприятное чувство,
что все сочтут это кольцо вульгарным и будут правы. В центре кольца сидел
бриллиант в четыре карата, а вокруг — него изумруды. Кольцо закрывало ей всю
фалангу и, казалось, оттягивало руку своей тяжестью. Скарлетт подозревала, что
Ретту стоило немалого труда заказать такое кольцо, и он попросил сделать его
как можно более броским из желания уязвить ее.
Пока Ретт не вернулся в Атланту и на пальце ее не появилось
кольцо, Скарлетт никому, даже родным, не говорила о своих намерениях; когда же
она объявила о своей помолвке, в городе разразилась буря сплетен. Со времени истории
с ку-клукс-кланом Ретт и Скарлетт были самыми непопулярными горожанами после
янки и «саквояжников». Все неодобрительно относились к Скарлетт еще с того
далекого дня, когда она перестала носить траур по Чарльзу Гамильтону.
Неодобрение усилилось, когда она так не по-женски взялась управлять
лесопилками; забыв о скромности, появлялась беременная на людях и позволяла
себе многое другое. Но когда она стала причиной смерти Фрэнка и Томми и из-за
нее теперь висела на волоске жизнь десятка других людей, неприязнь переросла во
всеобщее осуждение.
