— Я считаю, это буря в стакане воды, — холодно
заметила Скарлетт, перебирая бумаги и тем самым показывая, что она, во всяком
случае, разговор окончила.
— У нас теперь осталась одна миссис Уилкс, которая
способна нам помочь, а вы все делаете, чтобы оттолкнуть ее и оскорбить. О,
избавьте меня, пожалуйста, от ваших умозаключений по поводу ее бедности и
убогой одежды. Она — душа всего, что есть в Атланте неподкупного. Слава богу,
что она существует. И она поможет мне что-то предпринять.
— И что же вы намерены предпринять?
— Что я намерен предпринять? Буду обихаживать всех
драконов «старой гвардии» в женском обличий, какие есть в этом городе, — и
миссис Мерриуэзер и миссис Элсинг, и миссис Уайтинг, и миссис Мид. И если мне
придется ползти на животе к каждой толстой старой кошке, которая ненавидит
меня, я поползу. Я буду кроток, как бы холодно они меня ни встретили, и буду
каяться в своих прегрешениях. Я дам денег на их дурацкие благотворительные
затеи и буду ходить в их чертовы церкви. Я признаюсь и даже стану хвастать, что
оказывал услуги Конфедерации; в худшем случае, войду даже в этот их чертов
ку-клукс-клан, хотя надеюсь, всемилостивый бог не подвергнет меня столь тяжкому
испытанию. И я, не колеблясь, напомню этим идиотам, чьи головы я спас, что они
кое-чем мне обязаны. А вы, мадам, будьте любезны, не портите мне дело, продавая
им гнилой лес, или накладывая лапу на имущество должников из числа тех, кого я буду
обихаживать, или как-либо иначе оскорбляя их. И еще одно: отныне ноги
губернатора Баллока не будет в этом доме. Вы меня слышите? Как и никого из этих
элегантных грабителей, с которыми вы свели компанию. Если, несмотря на мою
просьбу, вы их все же пригласите, то окажетесь в щекотливом положении, так как
хозяина в доме не будет. Стоит им появиться у нас, как я тотчас отправлюсь к
Красотке Уотлинг, засяду у нее в баре и буду говорить всем и каждому, что
нисколько не желаю находиться под одной с ними крышей.
Скарлетт, кипя от гнева, выслушала эту тираду и
расхохоталась.
— Значит, шулер с речных пароходов и спекулянт хочет
стать уважаемым господином! В таком случае, чтобы добиться уважения, вам
следовало бы для начала хотя бы продать дом Красотки Уотлинг. Это был удар
наугад. Скарлетт ведь никогда не была вполне уверена, что дом принадлежит
Ретту. Он вдруг рассмеялся, точно прочел ее мысли.
— Спасибо за совет.
Ретт едва ли мог выбрать более неподходящее время для
возвращения в ряды уважаемых людей. Никогда еще слова «республиканец» и
«подлипала» не вызывали такой ненависти, ибо коррупция среди пришедших к власти
«саквояжников» достигла апогея. А со времени поражения Юга имя Ретта было
неразрывно связано с янки, республиканцами и подлипалами.
В 1866 году обитатели Атланты, пылая бессильным гневом,
считали, что хуже навязанного им жесткого военного режима уже ничего быть не
может, но только сейчас, при Баллоке, они поняли, почем фунт лиха. Благодаря
голосам негров республиканцы и их союзники твердо закрепились на Юге и железной
рукой правили бессильным что-либо изменить, но по-прежнему бунтующим коренным
белым населением.
Неграм внушали, что в Библии говорится только о двух
политических партиях — мытарях
[29]
и грешниках. А поскольку ни
один негр не желал вступить в партию, состоящую из грешников, все они спешили
пополнить ряды республиканцев. Новые хозяева заставляли их снова и снова
голосовать и выбирать белых подонков и подлипал, а порой даже и кое-кого из
негров в органы управления. Негры, которым посчастливилось быть избранными,
заседали в законодательном собрании, где большую часть времени грызли земляные
орехи и пытались освоиться с непривычной для них обувью, то и дело вытаскивая
из башмаков ноги. Лишь немногие из них умели читать или писать. Еще совсем
недавно они работали на хлопковых полях или сахарных плантациях, а теперь
голосовали за налоги и выпуск займов, а также утверждали огромные сметы
расходов на собственные нужды и нужды своих республиканских покровителей. Штат
совсем придавило налогами, которые население выплачивало, скрипя зубами от
ярости, так как налогоплательщики знали, что большая часть денег, якобы
предназначаемых для общественных нужд, оседала у частных лиц.
Капитолий штата прочно окружила орда прожектеров,
спекулянтов, подрядчиков и всех прочих, кто надеялся поживиться на этой оргии
расточительства; многим это удавалось, и они беспардонно сколачивали себе
состояния. Они без труда получали от штата деньги на строительство железных дорог,
которые так никогда и не были построены, на приобретение вагонов и локомотивов,
которые так никогда и не были куплены, на сооружение общественных зданий,
которые существовали лишь в уме прожектеров. Займы выпускались миллионами. По
большей части они выпускались незаконно и были явным мошенничеством — и все
равно выпускались. Казначей штата — хоть и республиканец, но человек честный —
возражал против незаконного выпуска займов и отказывался подписывать
соответствующие бумаги, но ни он, ни те, кто пытался поставить преграду
злоупотреблениям, не могли противостоять этой все сметающей жажде обогащения.
Железная дорога, принадлежащая штату, когда-то приносила
изрядный доход, сейчас же она висела на бюджете штата мертвым грузом и
задолженность ее превышала миллион. Да, собственно, железной дорогой это уже и
назвать-то было нельзя. Рельсы пролегали по огромной глубокой котловине, где
валялись в грязи свиньи. Многие чиновники были назначены по политическим
соображениям, а не потому, что они знали, как управлять железной дорогой, да и
вообще работало там в три раза больше народу, чем требовалось, республиканцы
ездили бесплатно по пропускам, негров целыми вагонами бесплатно развозили по
всему штату, чтобы они могли по несколько раз голосовать во время одних и тех же
выборов. Плохое управление дорогой приводило в ярость налогоплательщиков еще и
потому, что на доходы с нее предполагалось открыть бесплатные школы. Но доходов
не было, были только долги, и потому бесплатных школ тоже не было. Лишь
немногие имели возможность посылать своих детей в платные школы, так что росло
целое поколение невежественных, неграмотных людей.
Жители, конечно, возмущались растратами, неумелым
хозяйствованием и казнокрадством, но больше всего их возмущало то, что
губернатор в плохом свете выставляет их перед Севером. Когда в Джорджии стали
громко возмущаться коррупцией, губернатор поспешно отправился на Север,
предстал перед конгрессом и заявил, что белые безобразно ведут себя по
отношению к неграм, что в Джорджии готовится новое восстание, а потому
необходимо-де ввести в штате военное положение. На самом же деле в Джорджии все
старательно избегали осложнений с неграми. Никто не хотел новой войны, никто не
хотел, чтобы в штате правила сила штыка, — этого не требовалось. В
Джорджии хотели лишь одного: чтобы их оставили в покое и дали возможность штату
залечить раны. Но акция, предпринятая губернатором и ставшая впоследствии
известной как «сотворение клеветы», представила Джорджию Северу лишь как
бунтующий штат, на который требовалось надеть узду, и эта узда была надета.
