Сердце у Скарлетт вдруг заныло от боли и усталости, когда
она подумала о том, какой длинный путь прошла с тех пор. В памяти ее возник
образ Скарлетт О’Хара, которая любила ухажеров и красивые платья и намеревалась
когда-нибудь — когда будет время — стать такой же настоящей леди, как Эллин.
Слезы вдруг навернулись ей на глаза и медленно покатились по
щекам — она стояла и смотрела на Эшли тупо, как растерявшийся ребенок, которому
ни с того ни с сего причинили боль. Эшли не произнес ни слова — только нежно
обнял Скарлетт, прижал ее голову к своему плечу и, пригнувшись, коснулся щекою
ее щеки. Она вся обмякла и обхватила Эшли руками. В его объятиях было так
покойно, что неожиданно набежавшие слезы сразу высохли. Ах, как хорошо, когда
тебя вот так обнимают — без страсти, без напряжения, словно любимого друга.
Только Эшли, которого роднили с ней воспоминания юности, который знал, с чего
она начинала и к чему пришла, мог ее понять.
Она услышала на улице шаги, но не придала этому значения,
решив, что, должно быть, возчики расходятся по домам. Она стояла, застыв, и
слушала, как медленно бьется сердце Эшли. Внезапно он резко оттолкнул ее, так
что она не сразу пришла в себя от неожиданности. Она в изумлении подняла на
него глаза, но он смотрел не на нее. Он смотрел поверх ее плеча на дверь.
Она обернулась. В дверях стояла Индия, смертельно бледная, с
горящими, белыми от ярости глазами, а рядом Арчи, ехидный, как одноглазый
попугай. Позади них стояла миссис Элсинг.
Она не помнила, как вышла из конторы. Но вышла она
стремительно, тотчас же — по приказанию Эшли; Эшли и Арчи остались в конторе, а
Индия с миссис Элсинг стояли на улице, повернувшись к Скарлетт спиной. Скарлетт
помчалась домой, подгоняемая стыдом и страхом, и перед ее мысленным взором
возник Арчи — Арчи со своей бородой патриарха, превратившийся в ангела-мстителя
из Ветхого завета.
Дом стоял пустой и тихий в лучах апрельского заката. Все
слуги отправились на чьи-то похороны, а дети играли на заднем дворе у Мелани.
Мелани…
Мелани! Поднимаясь к себе в комнату, Скарлетт похолодела при
мысли о ней. Мелани обо всем узнает. Индия ведь говорила, что скажет ей. О,
Индия с наслаждением ей все расскажет, не заботясь о том, что может очернить
имя Эшли, не заботясь о том, что может ранить Мелани, — лишь бы уязвить
Скарлетт! Да и миссис Элсинг не заставишь молчать, хотя на самом деле она
ничего не видела, потому что стояла позади Индии и Арчи, за порогом конторы. Но
болтать языком она будет все равно. К ужину сплетня обежит город. А наутро к
завтраку уже все будут об этом знать, даже негры. Сегодня вечером на торжестве
женщины будут собираться группками в уголках и со злорадным удовольствием
перешептываться: Скарлетт Батлер слетела ее своего высокого пьедестала! И
сплетня будет расти, расти. Ничем ее не остановишь. Не остановишь, даже если
рассказать, как все было на самом деле, а ведь Эшли обнял ее только потому, что
она заплакала. Еще до наступления ночи люди станут говорить, что ее застигли в
чужой постели. А ведь все было так невинно, так хорошо! Вне себя от досады
Скарлетт думала: «Если бы нас застигли в то рождество, когда он приезжал на
побывку из армии и я целовала его на прощание.., если бы нас застигли в саду
Тары, когда я умоляла его бежать со мной.., ох, если бы нас застигли в любое
другое время, когда мы были в самом деле виноваты, это не было бы так обидно!
Но сейчас! Сейчас! Когда он держал меня в объятиях, как друг…» Но ведь никто
этому не поверит. Никто из друзей не станет на ее сторону, никто не возвысит
голос и не скажет: «Не верю, что она вела себя дурно». Слишком долго она
оскорбляла старых друзей, чтобы среди них нашелся теперь человек, который стал
бы за нее сражаться. А новые друзья, молча переносившие ее выходки, будут рады
случаю пошантажировать ее. Нет, все поверят любой сплетне, хотя, возможно,
многие и будут жалеть, что такой прекрасный человек, как Эшли Уилкс, замешан в
столь грязной истории. По обыкновению, всю вину свалят на женщину, а по поводу
мужчины лишь пожмут плечами. И в данном случае они будут правы. Ведь это она
кинулась к нему в объятия.
О, она все вытерпит: уколы, оскорбления, улыбки исподтишка,
все, что может сказать о ней город, — но только не Мелани! Ох, нет, только
не Мелани! Она сама не понимала, почему ей так важно, чтобы не узнала Мелани.
Слишком она была испугана и подавлена сознанием вины за прошлое, чтобы пытаться
это понять. Тем не менее она залилась слезами при одной мысли о том, какое
выражение появится в глазах Мелани, когда Индия скажет ей, что застала Скарлетт
в объятиях Эшли. И как поведет себя Мелани, когда узнает? Бросит Эшли? А что
еще ей останется делать, если она не захочет потерять достоинство? «И что тогда
будем делать мы с Эшли? — Мысли бешено крутились в голове Скарлетт, слезы
текли по лицу. — О, Эшли просто умрет со стыда и возненавидит меня за то,
что я навлекла на него такое». Внезапно слезы ее иссякли, смертельный страх
сковал сердце. А Ретт? Как поступит он?
Быть может, он никогда об этом и не узнает. Как это
говорится в старой циничной поговорке? «Муж всегда узнает все последним». Быть
может, никто ему не расскажет. Надо быть большим храбрецом, чтобы рассказать такое
Ретту, ибо у Ретта репутация человека, который сначала стреляет, а потом задает
вопрос. «Господи, смилуйся, сделай так, чтобы ни у кого не хватило мужества
сказать ему!» Но тут она вспомнила лицо Арчи в конторе лесного склада, его
холодные, светлые, безжалостные глаза, полные ненависти к ней и ко всем
женщинам на свете. Арчи не боится ни бога, ни человека и ненавидит беспутных
женщин. Так люто ненавидит, что одну даже убил. И он ведь говорил, что
расскажет все Ретту. И расскажет, сколько бы ни пытался Эшли его разубедить.
Разве что Эшли убьет его — в противном случае Арчи все расскажет Ретту, считая
это своим долгом христианина.
Скарлетт стянула с себя платье и легла в постель — мысли ее
кружились, кружились. Если бы только она могла запереть дверь и просидеть всю
жизнь здесь, в безопасности, и никогда больше никого не видеть. Быть может,
Ретт сегодня еще ничего и не узнает. Она скажет, что у нее болит голова и что
ей не хочется идти на прием. А к утру она, быть может, придумает какое-то
объяснение, хоть что-то в свою защиту, подо что так просто не подкопаешься.
«Сейчас я об этом не буду думать, — в отчаянии сказала
она себе, зарываясь лицом в подушку. — Сейчас я об этом не буду думать.
Подумаю потом, когда соберусь с силами».
Она услышала, как с наступлением сумерек вернулись слуги, и
ей показалось, что они как-то особенно тихо готовят ужин. Или, быть может, так
ей казалось из-за нечистой совести? К двери подошла Мамушка и постучала, но
Скарлетт отослала ее прочь, сказав, что не хочет ужинать. Время шло, и наконец
на лестнице раздались шаги Ретта. Она вся напряглась, когда он поднялся на
верхнюю площадку, и, готовясь к встрече с ним, призвала на помощь все свои
силы, но он прошел прямиком к себе в комнату. Скарлетт облегченно вздохнула.
Значит, он ничего не слышал. Слава богу, он пока еще считается с ее ледяным
требованием никогда не переступать порога ее спальни, ибо если бы он увидел ее
сейчас, то сразу бы все понял. Она должна взять себя в руки и сказать ему, что
плохо себя чувствует и не в состоянии пойти на прием. Что ж, у нее есть время
успокоиться. Впрочем, есть ли? С той страшной минуты время как бы перестало
существовать в ее жизни. Она слышала, как Ретт долго ходил по своей комнате,
слышала, как он обменивался какими-то фразами с Порком. Но она все не могла
найти в себе мужество окликнуть его. Она лежала неподвижно на постели в темноте
и дрожала.
