Но не успела она повернуться к тем, кто стоял у двери, и
сказать хоть слово, как почувствовала, что толпа раздается, пропуская кого-то. Наступила
странная тишина, и сердце у Скарлетт остановилось. Она увидела Мелани —
маленькие ножки быстро-быстро шагали по проходу: она спешила встретить Скарлетт
у двери, первой приветствовать ее. Мелани шагала, распрямив узенькие плечики,
чуть выдвинув вперед подбородок и всем своим видом показывая возмущение, —
точно для нее существовала одна Скарлетт, а других гостей вовсе не было. Она
подошла к Скарлетт и обняла ее за талию.
— Какое прелестное платье, дорогая, — сказала она
звонким, тоненьким голоском. — Будь ангелом! Индия не смогла прийти, чтобы
помочь мне. Ты не согласилась бы принимать со мной гостей?
Глава 54
Снова очутившись в безопасности и уединении своей комнаты,
Скарлетт бросилась на постель как была — в муаровом платье, не заботясь о его
турнюре и розах. Какое-то время она лежала неподвижно, не в силах думать ни о
чем, кроме того, как она стояла между Мелани и Эшли и принимала гостей. Какой
ужас! Да она готова скорее встретиться лицом к лицу со всей армией Шермана, чем
повторить такое! Наконец она поднялась и нервно зашагала по комнате, сбрасывая
с себя на ходу одежду.
После напряжения наступила реакция, и ее затрясло. Шпильки
вываливались у нее из пальцев и со звоном падали на пол, а когда она попыталась
по обыкновению расчесать волосы, то больно ударила себя щеткой по виску. Раз
десять она подходила на цыпочках к двери, чтобы послушать, что происходит
внизу, но в холле, точно в бездонном колодце, царила тишина.
Когда праздник окончился, Ретт отослал ее домой в коляске, и
она благодарила бога за эту передышку. Сам Ретт еще не вернулся. Слава богу,
еще нет. Она просто не в силах предстать перед ним сегодня — опозоренная,
испуганная, трясущаяся. Но где все-таки он? Скорее всего у этой твари. Впервые
Скарлетт была рада, что на свете существует Красотка Уотлинг, была рада, что,
кроме этого дома, у Ретта есть другое прибежище, где он может побыть, пока у
него не пройдет этот приступ холодной светскости, граничащей с жестокостью.
Плохо, конечно, радоваться тому, что твой муж находится у проститутки, но она
ничего не могла с собой поделать. Она бы предпочла видеть его мертвым, лишь бы
это избавило ее от сегодняшней встречи с ним.
Завтра — ну, завтра это уже другое дело. Завтра она сможет
придумать какое-то оправдание, какие-то ответные обвинения, какой-то способ
свалить на него всю вину. Завтра воспоминания об этом жутком вечере уже не
будут вызывать у нее такой дрожи. Завтра ее уже не будет преследовать лицо
Эшли, воспоминание об его сломленной гордости и позоре — позоре, который
навлекла на него она, тогда как он был ни в чем не повинен. Неужели он теперь
возненавидит ее — он, ее дорогой благородный Эшли, — за то, что она
опозорила его? Конечно, возненавидит — тем более что спасла их Мелани своими
возмущенно распрямленными плечиками, любовью и доверием, какие звучали в ее
голосе, когда она, скользнув к Скарлетт по натертому полу, обняла ее и стала с
ней рядом, лицом к любопытно-ехидной, скрыто враждебной толпе. Как она точно
заклеила прорезь, сквозь которую мог прорваться скандал, продержав возле себя Скарлетт
весь этот страшный вечер. Люди были холодны с ней, несколько ошарашены, но —
вежливы.
Ах, как это унизительно — спасаться за юбками Мелани от тех,
кто так ненавидит ее, кто разорвал бы ее на куски своим перешептыванием!
Спасаться с помощью слепой веры Мелани — именно Мелани!
При мысли об этом по телу Скарлетт пробежал озноб. Она
должна выпить, выпить как следует, прежде чем сможет лечь и попытается уснуть.
Она накинула поверх капота на плечи шаль и поспешила вниз, в темный
холл, — ее ночные туфли без пяток громко хлопали в тишине. Она была уже на
середине лестницы, когда! увидела тоненькую полоску света, пробивавшуюся из-под
закрытой двери в столовую. Сердце у нее на секунду перестало биться. Свет уже
горел там, когда она вернулась домой, а она была слишком расстроена и не
заметила? Или же Ретт все-таки дома? Он ведь мог войти потихоньку, через
кухонную дверь. Если Ретт дома, она тотчас же на цыпочках вернется к себе и
ляжет в постель без коньяка, хоть ей и очень нужно было бы выпить. Тогда ей не
придется встречаться с Реттом. У себя в комнате она будет в безопасности: можно
ведь запереть дверь.
Но только она нагнулась, чтобы снять ночные туфли и тихонько
вернуться назад, как дверь в столовую распахнулась и при неверном свете свечи в
проеме возник силуэт Ретта. Он казался огромным, необычайно широким — жуткая
черная безликая фигура, которая стояла и слегка покачивалась.
— Прошу вас, составьте мне компанию, миссис
Батлер, — сказал он, и голос его звучал чуть хрипло.
Он был пьян, и это бросалось в глаза, а она никогда еще не
видела, чтобы Ретт был так пьян, что это бросалось в глаза. Она в
нерешительности медлила, и, поскольку не говорила ни «да», ни «нет», он
повелительно взмахнул рукой.
— Да идите же сюда, черт бы вас побрал! — грубо
рявкнул он.
«Должно быть, он очень пьян», — подумала она, и сердце
ее отчаянно заколотилось. Обычно чем больше он пил, тем вежливее становился.
Чаще язвил, больнее жалил словами, но держался при этом всегда церемонно —
подчеркнуто церемонно.
«Я не должна показывать ему, что боюсь», — подумала она
и, плотнее закутавшись в шаль, пошла вниз по лестнице, высоко подняв голову,
громко стуча каблуками.
Он отступил в сторону и с поклоном пропустил ее в
дверь, — в этом поклоне была такая издевка, что она внутренне
содрогнулась. Она увидела, что он снял фрак и развязал галстук — концы его
болтались по обеим сторонам распахнутого воротничка. Из-под расстегнутой на
груди рубашки торчала густая черная шерсть. Волосы у него были взъерошены,
налитые кровью глаза прищурены. На столе горела свеча — маленькая точка света,
громоздившая тени в высокой комнате, превращая массивные шкафы и буфет в
застывшие, притаившиеся чудовища. На столе стоял серебряный поднос; на нем —
хрустальный графин с лежавшей рядом пробкой и рюмки.
— Садитесь, — отрывисто приказал Ретт, проходя
следом за ней в комнату.
Новый, неведомый дотоле страх овладел Скарлетт, —
страх, по сравнению с которым боязнь встретиться с Реттом лицом к лицу казалась
ерундой. Он выглядел и говорил и вел себя сейчас, как чужой человек. Перед ней
был Ретт-грубиян — таким она прежде никогда его не видела. Никогда, даже в
самые интимные минуты, он не был таким — в худшем случае проявлял к ней
небрежение. Даже в гневе он был мягок и ехиден, а виски обычно лишь обостряло
его ехидство. Сначала Скарлетт злилась и пыталась сломить его небрежение, но
вскоре смирилась — ее это даже устраивало. Долгое время она считала, что ему
все безразлично и что ко всему в жизни, включая ее, он относится не всерьез, а
как к шутке. Но сейчас, глядя на него через стол, она поняла — и у нее засосало
под ложечкой, — что наконец появилось что-то ему небезразличное, далеко не
безразличное.
