— Не огорчайтесь, — сказал он и, повернувшись,
пошел дальше, — может, у вас еще будет выкидыш.
Все закружилось вокруг нее: она подумала о том, сколько еще
предстоит вынести до родов — изнурительная тошнота, уныло тянущееся время,
разбухающий живот, долгие часы боли. Ни один мужчина обо всем этом понятия не
имеет. И он еще смеет шутить! Да она сейчас расцарапает его. Только вид крови
на его смуглом лице способен утишить боль в ее сердце. Она стремительно
подскочила к нему точно кошка, но он, вздрогнув от неожиданности, отступил и
поднял руку, чтобы удержать ее. Остановившись на краю верхней, недавно натертой
ступеньки, она размахнулась, чтобы ударить его, но, наткнувшись на его
вытянутую руку, потеряла равновесие. В отчаянном порыве она попыталась было
уцепиться за балясину, но не смогла. И полетела по лестнице вниз головой,
чувствуя, как у нее внутри все разрывается от боли. Ослепленная болью, она уже
и не пыталась за что-то схватиться и прокатилась так на спине до конца
лестницы.
Впервые в жизни Скарлетт лежала в постели больная — если не
считать тех случаев, когда она рожала, но это было не в счет. Тогда она не
чувствовала себя одинокой и ей не было страшно — сейчас же она лежала слабая, растерянная,
измученная болью. Она знала, что серьезно больна — куда серьезнее, чем ей
говорили, — и смутно сознавала, что может умереть. Сломанное ребро
отзывалось болью при каждом вздохе, ушибленные лицо и голова болели, и все тело
находилось во власти демонов, которые терзали ее горячими щипцами и резали
тупыми ножами и лишь ненадолго оставляли в покое, настолько обессиленную, что
она не успевала прийти в себя, как они возвращались. Нет, роды были совсем не
похожи на это. Через два часа после рождения Уэйда, и Эллы, и Бонни она уже
уплетала за обе щеки, а сейчас даже мысль о чем-либо, кроме холодной воды,
вызывала у нее тошноту.
Как, оказывается, легко родить ребенка и как мучительно — не
родить! Удивительно, что, даже несмотря на боль, у нее сжалось сердце, когда
она узнала, что у нее не будет ребенка. И еще удивительнее то, что это был
первый ребенок, которого она действительно хотела иметь. Она попыталась понять,
почему ей так хотелось этого ребенка, но мозг ее слишком устал. Она не в
состоянии была думать ни о чем — разве что о том, как страшно умирать. А смерть
присутствовала в комнате, и у Скарлетт не было сил противостоять ей, бороться с
нею. И ей было страшно. Ей так хотелось, чтобы кто-то сильный сидел рядом,
держал ее за руку, помогал ей сражаться со смертью, пока силы не вернутся к
ней, чтобы она сама могла продолжать борьбу.
Боль прогнала злобу, и Скарлетт хотелось сейчас, чтобы рядом
был Ретт. Но его не было, а заставить себя попросить, чтобы он пришел, она не
могла.
В последний раз она видела его, когда он подхватил ее на
руки в темном холле у подножия лестницы; лицо у него было белое, искаженное от
страха, и он хриплым голосом звал Мамушку. Потом еще она смутно помнила, как ее
несли наверх, а дальше все терялось во тьме. А потом — боль, снова боль, и
комната наполнилась жужжанием голосов, звучали всхлипыванья тети Питтипэт, и
резкие приказания доктора Мида, и топот ног, бегущих по лестнице, и тихие шаги
на цыпочках в верхнем холле. А потом — слепящий свет, сознание надвигающейся
смерти и страх, наполнивший ее желанием крикнуть имя, но вместо крика получился
лишь шепот.
Однако жалобный этот шепот вызвал мгновенный отклик, и
откуда-то из темноты, окружавшей постель, раздался нежный напевный голос той,
кого она звала:
— Я здесь, дорогая. Я все время здесь.
Смерть и страх начали постепенно отступать, когда Мелани
взяла ее руку и осторожно приложила к своей прохладной щеке. Скарлетт
попыталась повернуть голову, чтобы увидеть ее лицо, но не смогла. Мелли ждет
ребенка, а к тому подступают янки. Город в огне, и надо спешить, спешить Но
ведь Мелли ждет ребенка и спешить нельзя. Надо остаться с ней, пока не родится
ребенок, и не падать духом, потому что Мелли нужна ее сила. Мелли мучила ее —
снова горячие щипцы впились в ее тело, снова ее стали резать тупые ножи, и боль
накатывалась волнами. Надо крепко держаться за руку Мелли.
Но доктор Мид все-таки пришел, хоть он и очень нужен
солдатам в лазарете; она услышала, как он сказал:
— Бредит. Где же капитан Батлер?
Вокруг была темная ночь, а потом становилось светло, и то у
нее должен был родиться ребенок, то у Мелани, которая кричала в муках, но, в
общем, Мелли все время была тут, и Скарлетт чувствовала ее прохладные пальцы, и
Мелани в волнении не всплескивала зря руками и не всхлипывала, как тетя Питти.
Стоило Скарлетт открыть глаза и сказать: «Мелли?» — и голос Мелани отвечал ей.
И как правило, ей хотелось еще шепнуть: «Ретт… Я хочу Ретта», — но она,
словно во сне, вспоминала, что Ретт не хочет ее, и перед ней вставало лицо
Ретта — темное, как у индейца, и его белые зубы, обнаженные в усмешке. Ей
хотелось, чтобы он был с ней, но он не хочет.
Однажды она сказала: «Мелли?», — и голос Мамушки
ответил:
«Тихо, детка», — и она почувствовала прикосновение
холодной тряпки к своему лбу, и в испуге закричала: «Мелли! Мелани!» — и
кричала снова и снова, но Мелани долго не приходила. В это время Мелани сидела
на краю кровати Ретта, а Ретт, пьяный, рыдал, лежа на полу, — всхлипывал и
всхлипывал, уткнувшись ей в колени.
Выходя из комнаты Скарлетт, Мелани всякий раз видела, как он
сидит на своей кровати — дверь в комнату он держал открытой — и смотрит на
дверь через площадку. В комнате у него было не убрано, валялись окурки сигар,
стояли тарелки с нетронутой едой. Постель была смята, не заправлена, он сидел
на ней небритый, осунувшийся и без конца курил. Он ни о чем не спрашивал
Мелани, когда видел ее. Она сама обычно на минуту задерживалась у двери и
сообщала: «Мне очень жаль, но ей хуже», или:
«Нет, она вас еще не звала. Она ведь в бреду», или: «Не надо
отчаиваться, капитан Батлер. Давайте я приготовлю вам горячего кофе или
чего-нибудь поесть. Вы так заболеете».
Ей всегда было бесконечно жаль его, хотя от усталости и
недосыпания она едва ли способна была что-то чувствовать. Как могут люди так
плохо говорить о нем — называют его бессердечным, порочным, неверным мужем,
когда она видит, как он худеет, видит, как мучается?! Несмотря на усталость,
она всегда стремилась, сообщая о том, что происходит в комнате больной, сказать
это подробнее. А он глядел на нее, как грешник, ожидающий Страшного
суда, — словно ребенок, внезапно оставшийся один во враждебном мире.
Правда, Мелани ко всем относилась, как к детям.
Когда же, наконец, она подошла к его двери, чтобы сообщить
радостную весть, что Скарлетт стало лучше, зрелище, представшее ее взору, было
для нее полной неожиданностью. На столике у кровати стояла полупустая бутылки
виски, и в комнате сильно пахло спиртным. Ретт посмотрел на нее горящими
остекленелыми глазами, и челюсть у него затряслась, хоть он и старался крепко
стиснуть зубы.
— Она умерла?
