— Нет, что вы! Ей гораздо лучше.
Он произнес: «О господи», — и уткнулся головой в
ладони. Мелани увидела, как задрожали, словно от озноба, его широкие
плечи, — она с жалостью глядела на него и вдруг с ужасом поняла, что он
плачет. Мелани ни разу еще не видела плачущего мужчину и, уж конечно же, не
представляла себе плачущим Ретта — такого бесстрастного, такого насмешливого,
такого вечно уверенного в себе.
Эти отчаянные, сдавленные рыдания испугали ее. Мелани в
страхе подумала, что он совсем пьян, а она больше всего на свете боялась
пьяных. Но он поднял голову, и, увидев его глаза, она тотчас вошла в комнату,
тихо закрыла за собой дверь и подошла к нему. Она ни разу еще не видела
плачущего мужчину, но ей пришлось успокаивать стольких плачущих детей. Она
мягко положила руку ему на плечо, и он тотчас обхватил ее ноги руками. И не
успела она опомниться, как уже сидела у него на кровати, а он уткнулся головой
ей в колени и так сильно сжал ее ноги, что ей стало больно.
Она нежно поглаживала его черную голову, приговаривая,
успокаивая:
— Да будет вам! Будет! Она скоро поправится.
От этих слов Мелани он лишь крепче сжал ее ноги и заговорил
— быстро, хрипло, выплескивая все, словно поверяя свои секреты могиле, которая
никогда их не выдаст, — впервые в жизни выплескивая правду, безжалостно
обнажая себя перед Мелани, которая сначала ничего не понимала и держалась с ним
по-матерински. А он все говорил — прерывисто, уткнувшись головой ей в колени,
дергая за фалды юбки. Иной раз слова его звучали глухо, словно сквозь вату,
иной раз она слышала их отчетливо, — безжалостные, горькие слова признания
и унижения; он говорил такое, чего она ни разу не слышала даже от женщины,
посвящал ее в тайную тайн, так что кровь приливала к щекам Мелани, и она
благодарила бога за то, что Ретт не смотрит на нее.
Она погладила его по голове, точно перед ней был маленький
Бо, и сказала:
— Замолчите, капитан Батлер! Вы не должны говорить мне
такое! Вы не в себе! Замолчите!
Но неудержимый поток слов хлестал из него, он хватался за ее
платье, точно за последнюю надежду.
Он обвинял себя в каких-то непонятных ей вещах, бормотал имя
Красотки Уотлинг, а потом вдруг, с яростью встряхнув ее, воскликнул:
— Я убил Скарлетт! Я убил ее. Вы не понимаете. Она же
не хотела этого ребенка и…
— Да замолчите! Вы просто не в себе! Она не хотела
ребенка?! Да какая женщина не хочет…
— Нет! Нет! Вы хотите детей. А она не хочет. Не хочет
иметь от меня…
— Перестаньте!
— Вы не понимаете. Она не хотела иметь ребенка, а я ее
принудил. Этот.., этот ребенок.., ведь все по моей вине. Мы же не спали вместе…
— Замолчите, капитан Батлер! Нехорошо это…
— А я был пьян, я был вне себя, мне хотелось сделать ей
больно.., потому что она причинила мне боль. Мне хотелось.., и я принудил ее,
но она-то ведь не хотела меня. Она никогда меня не хотела. Никогда, я так
старался.., так старался и…
— О, прошу вас!
— И я ведь ничего не знал о том, что она ждет ребенка,
до того дня.., когда она упала. А она не знала, где я был, и не могла написать
мне и сообщить.., да она бы и не написала мне, даже если б знала. Говорю вам..,
говорю вам: я бы сразу приехал домой.., если бы только узнал.., не важно,
хотела бы она, чтобы я приехал, или нет…
— О да, я уверена, что вы бы приехали!
— Бог ты мой, как я дурил эти недели, дурил и пил! А
когда она мне сказала — там, на лестнице.., как я себя повел? Что я сказал? Я
рассмеялся и сказал: «Не волнуйтесь. Может, у вас еще будет выкидыш». И тогда
она…
Мелани побледнела и расширенными от ужаса глазами посмотрела
на черную голову, метавшуюся, тычась в ее колени. Послеполуденное солнце
струилось в раскрытое окно, и она вдруг увидела — словно впервые, — какие
у него большие смуглые сильные руки, какие густые черные волосы покрывают их.
Она невольно вся сжалась. Эти руки казались ей такими хищными, такими
безжалостными, и, однако же, они беспомощно цеплялись сейчас за ее юбки…
Неужели до него дошла эта нелепая ложь насчет Скарлетт и
Эшли, он поверил и приревновал? Действительно, он уехал из города сразу же
после того, как разразился скандал, но… Нет, этого быть не может. Капитан
Батлер и раньше всегда уезжал неожиданно. Не мог он поверить сплетне. Слишком
он разумный человек. Если бы дело было в Эшли, он наверняка постарался бы его
пристрелить! Или по крайней мере потребовал бы от него объяснения!
Нет, этого быть не может. Просто он пьян, и слишком измотан,
и в голове у него немного помутилось, как бывает, когда у человека бред и он
несет всякую дичь. Мужчины не обладают такой выносливостью, как женщины. Что-то
расстроило его, быть может, он поссорился со Скарлетт и сейчас в своем
воображении раздувает эту ссору. Возможно, что-то из того, о чем он тут
говорил, и правда. Но все правдой быть не может. И уж во всяком случае, это
последнее признание! Ни один мужчина не сказал бы такого женщине, которую он
любит столь страстно, как этот человек любит Скарлетт. Мелани никогда еще не
сталкивалась со злом, никогда не сталкивалась с жестокостью, и сейчас, когда
они впервые предстали перед ней, она не могла этому поверить. Ретт пьян и
болен. А больным детям не надо перечить.
— Да будет вам! Будет! — приговаривала она. —
Помолчите. Я все понимаю.
Он резко вскинул голову и, посмотрев на нее налитыми кровью
глазами, сбросил с себя ее руки.
— Нет, клянусь богом, вы ничего не поняли! Вы не можете
понять! Вы.., слишком вы добрая, чтобы понять. Вы мне не верите, а все, что я
сказал, — правда, и я — пес. Вы знаете, почему я так поступил? Я с ума
сходил, я обезумел от ревности. Я всегда был ей безразличен, и вот я подумал, что
сумею сделать так, что не буду ей безразличен. Но ничего не вышло. Она не любит
меня. Никогда не любила. Она любит…
Горящие пьяные глаза его встретились с ее взглядом, и он
умолк с раскрытым ртом, словно впервые осознав, с кем говорит. Лицо у Мелани
было белое, напряженное, но глаза, в упор смотревшие на него, были ласковые,
полные сочувствия, неверия. Эти мягкие карие глаза светились безмятежностью, из
глубины их смотрела такая наивность, что у Ретта возникло ощущение, будто ему
дали пощечину, и его затуманенное алкоголем сознание немного прояснилось, а
стремительный поток безумных слов прервался. Он что-то пробормотал, отведя от
Мелани взгляд, и быстро заморгал, словно пытаясь вернуться в нормальное
состояние.
— Я — скотина, — пробормотал он, снова устало тыкаясь
головой ей в колени. — Но не такая уж большая скотина. И хотя я все
рассказал вам, вы ведь мне не поверили, да? Вы слишком хорошая, чтобы поверить.
До вас я ни разу не встречал по-настоящему хорошего человека. Вы не поверите
мне, правда?
