«Какая же я была идиотка, — с горечью думала
она. — А теперь вот за все это расплачиваюсь. То, чего я так часто
желала, — случилось. Я желала, чтобы Мелли умерла и чтобы Эшли стал моим.
И вот теперь она умерла и он мой — и он мне не нужен. Его проклятое понятие о
чести заставит его спросить меня, не соглашусь ли я развестись с Реттом и выйти
за него замуж. Выйти за него замуж? Да он не нужен мне, даже преподнесите мне
его на серебряном блюде! Все равно он будет висеть на моей шее до конца моих
дней. И пока я буду жива, мне придется заботиться о нем, следить, чтобы он не
умер с голоду и чтобы никто не задел его чувств. Просто у меня появится еще
одно дитя, которое будет цепляться за мои юбки. Я потеряла возлюбленного и
приобрела еще одного младенца. И не пообещай я Мелли, я.., мне было бы все
равно, даже если бы я никогда больше его не увидела».
Глава 62
Она услышала перешептыванья и, подойдя к двери, увидела
негров, испуганно толпившихся в холле у двери на задний двор:
Дилси стояла, с трудом держа на руках отяжелевшего спящего
Во, дядюшка Питер плакал, а кухарка вытирала передником широкое мокрое лицо.
Все трое посмотрели на Скарлетт, как бы молча спрашивая, что же делать теперь.
Она посмотрела в направлении гостиной и увидела Индию и тетю Питти — они стояли
молча, держась за руки, и вид у Индии впервые не был высокомерным. Как и негры,
они умоляюще взглянули на Скарлетт, словно ожидая от нее указаний. Скарлетт
прошла в гостиную, и обе женщины тотчас приблизились к ней.
— Ах, Скарлетт, что же… — начала было тетя Питти, ее
по-детски пухлые губы тряслись.
— Не говорите со мной, или я закричу, — сказала
Скарлетт. От чрезмерного напряжения голос ее прозвучал резко, она крепко
прижала к бокам стиснутые кулаки. При мысли о том, что сейчас надо будет
говорить о Мелани, давать необходимые распоряжения, сопутствующие смерти, она
почувствовала, как в горле у нее встал ком. — Я не желаю слышать от вас ни
слова.
Этот властный тон заставил их отступить, на лицах у обеих
появилось беспомощное, обиженное выражение. «Я не должна плакать при
них, — подумала Скарлетт. — Мне надо держаться, или они тоже
расплачутся, а за ними начнут реветь черные, и тогда мы все с ума сойдем. Надо
взять себя в руки. Мне предстоит столько всего сделать. Повидать гробовщика, и
устроить похороны, и проследить за тем, чтобы в доме было чисто, и
разговаривать с людьми, которые будут рыдать у меня на груди. Эшли всем этим
заняться не может, Питти и Индия тоже не смогут. Значит, придется мне. Ох, как
же это тяжело! Это всегда было тяжело, но всегда этим занимался кто-то другой!»
Она посмотрела на удивленные, обиженные лица Индии и Питти, и искреннее
раскаяние овладело ею. Мелани не понравилось бы, что она так резка с теми, кого
та любила.
— Извините, что я нагрубила вам, — с трудом
выговорила она. — Это просто оттого.., словом, извините, тетя, что я вам
нагрубила. Я на минуту выйду на крыльцо. Мне надо побыть одной. А потом
вернусь, и тогда мы…
Она потрепала тетю Питти по плечу и быстро прошла мимо нее к
двери на крыльцо, чувствуя, что если еще хоть минуту пробудет в этой комнате,
то уже не сумеет совладать с собой. Ей надо побыть одной. Надо выплакаться,
иначе сердце у нее лопнет.
Она вышла на темное крыльцо и закрыла за собой дверь;
влажный ночной воздух повеял прохладой ей в лицо. Дождь перестал, и вокруг
стояла тишина — только время от времени капало с карниза крыши. Мир был окутан
густым туманом, холодным туманом, который нес с собой запах умирающего года.
Все дома на другой стороне улицы стояли темные, за исключением одного, и свет
от лампы в окне этого дома, падая на улицу, боролся с туманом, окрашивая
золотом клубившиеся в его лучах клочья. Казалось, будто весь мир накрыло
одеялом серого дыма. И весь мир застыл.
Она прижалась головой к одному из столбов на крыльце и
хотела заплакать, но слез не было. Слишком большая случилась беда — тут слезами
не поможешь; Ее всю трясло. В мозгу снова и снова возникал образ двух
неприступных крепостей, которые вдруг с грохотом рухнули у нее на глазах. Она
стояла, пытаясь обрести опору в старом заклятии: «Я подумаю об этом потом,
завтра, когда станет легче». Но заклятие потеряло свою силу. Она не могла не
думать о двух людях: о Мелани, которую она, оказывается, так любила и которая,
оказывается, так ей нужна, и об Эшли и своей безграничной слепоте, не
позволявшей ей видеть его таким, каким он был. Скарлетт понимала, что думать об
этом ей будет так же больно завтра, как и послезавтра, и все дни потом.
«Не могу я сейчас вернуться туда и говорить с ними, —
думала она. — Не могу я сегодня вечером видеть Эшли и утешать его. Не
сегодня! Завтра утром я приду пораньше, и все сделаю, что надо, и скажу все
утешительные слова, какие должна сказать. Но не сегодня. Я не могу. Я пойду
домой».
Дом был всего в пяти кварталах. Она не станет ждать, пока
рыдающий Питер заложит кабриолет, не станет ждать, пока доктор Мид отвезет ее
домой. Не в состоянии она вынести слезы одного и молчаливое осуждение другого.
Она быстро — без шляпки и накидки — спустилась по темным ступеням крыльца и
зашагала в туманной ночи. Завернув за угол, она пошла вверх, к Персиковой
улице, ступая в этом застывшем мокром мире беззвучно, точно во сне.
Пока она шла вверх по холму, неся в себе груз непролитых
слез, у нее возникло призрачное чувство, будто она уже раньше была в этом
сумрачном холодном месте и при таких же обстоятельствах, причем была не раз и
не два, а много раз. «Глупости какие, — подумала она, но ей стало не по
себе, и она ускорила шаг. — Нервы разыгрались». Но возникшее ощущение не
проходило, исподволь завладевая ее сознанием. Она боязливо озиралась вокруг, а
ощущение все росло, нереальное, но такое знакомое, и она вдруг вскинула голову,
точно животное, почуявшее опасность. «Я просто устала, — пыталась она
успокоить себя. — И ночь такая странная, такой туман. Я никогда прежде не
видела такого густого тумана, разве что.., разве что!..» И тут она поняла, и от
страха у нее сжалось сердце. Теперь она знала. Сотни раз она видела этот
кошмар, когда бежала сквозь такой же туман по призрачным местам, где не было ни
указательных столбов, ни стрелок, пробираясь сквозь холодную липкую мглу,
населенную цепкими тенями и привидениями. Во сне это с ней или просто сон стал
явью?
На какое-то время ощущение реальности покинуло ее, и она
окончательно растерялась. Чувство, испытанное во время кошмара, овладело ею с
особою силой, сердце учащенно забилось. Она снова стояла среди смерти и
гробовой тишины, как стояла когда-то в Таре. Все существенное, важное исчезло
из жизни, жизнь лежала в обломках, и паника, словно холодный ветер, завывала в
ее сердце. Ужас, который возникал из тумана и который был самим туманом,
наложил на нее свою лапу, и она побежала. Она бежала сейчас, как бежала сотни
раз во сне, — бежала вслепую, неизвестно куда, подгоняемая безымянными
страхами, ища в сером тумане безопасное прибежище, которое должно же где-то
быть!
