«Она решила, что я из гулящих, — подумала
Скарлетт. — И пожалуй, права!» Когда они наконец добрались до городской
площади и перед ними возник высокий белый купол ратуши, Скарлетт поблагодарила
женщину, слезла с козел и посмотрела ей вслед. Осторожно оглядевшись, чтобы
проверить, не видит ли кто, она пощипала себе щеки, чтобы немножко их
подрумянить, и покусала губы, чтобы к ним прилила кровь. Потом поправила
шляпку, пригладила волосы и окинула взглядом площадь. Двухэтажная ратуша из
красного кирпича выстояла во время пожара. Но сейчас под серым небом она
выглядела запущенной и никому не нужной. Вокруг здания ряд за рядом стояли
армейские палатки, потрепанные, забрызганные грязью. Всюду полно было
солдат-янки, и Скарлетт неуверенно поглядывала на них, чувствуя, что мужество
начинает ее покидать. Как найти Ретта в этом вражеском стане?
Она посмотрела вдоль улицы — туда, где высилась пожарная
каланча, — и увидела, что широкие створчатые двери ее закрыты и заперты
тяжелыми засовами, у каждой стены прохаживаются двое часовых. И Ретт — там. Но
что ей сказать солдлтам-янки? И что они скажут ей? Она распрямила плечи. Если
уж она не побоялась убить янки, так нечего бояться с ними разговаривать.
Она осторожно перешла грязную улицу по камням для пешеходов
и зашагала дальше, пока часовой в синей шинели, застегнутой от ветра на все
пуговицы, не остановил ее.
— Вам что-нибудь надо здесь, мэм? — Голос звучал с
непривычным среднезападным акцентом, но обратился к ней солдат вежливо и
почтительно.
— Я хочу повидать одного человека, который сидит под
арестом.
— Ну, не знаю, — сказал часовой и почесал в
голове. — Не очень-то у нас любят посетителей, и вообще… — Он умолк на
середине фразы, вглядываясь в ее лицо. — О господи, милая дамочка! Не надо
плакать! Сходите в штаб караульной службы и спросите у наших офицеров. Уж, я
думаю, они разрешат вам повидать его.
Скарлетт, и не собиравшаяся плакать, тотчас расплылась в
улыбке. Солдат повернулся и окликнул другого часового, медленно прохаживавшегося
вдоль стены:
— Эй, Билл! Поди-ка сюда.
Второй часовой, рослый малый в синей шинели, шагавший
ссутулясь и так вобрав голову в плечи, что его черные усы, казалось, росли
прямо из воротника, двинулся по грязи к ним.
— Отведите дамочку в штаб.
Скарлетт поблагодарила солдата и пошла следом за своим
провожатым.
— Смотрите не подверните ногу, когда будете переходить
по камням через улицу, — сказал солдат, беря ее под локоть. — И
поднимите-ка юбки, а то выпачкаете их в грязи.
Голос, звучавший сквозь усы, был тоже гнусавый, но мягкий,
приятный, а рука, почтительно поддерживавшая ее под локоть, — твердая. А
эти янки не так уж и плохи!
— И холоднющий же сегодня день для прогулок,
леди, — сказал солдат. — Издалека вы притопали?
— О да, с другого конца города, — сказала она,
почувствовав расположение к этому человеку с мягким голосом.
— Погодка-то для прогулок не больно подходящая,
леди, — неодобрительно заметил солдат, — да еще когда столько народу
гриппом больны. А вот и командный пост, леди… Что это с вами?
— Этот дом… В этом доме — ваш штаб? — Скарлетт
посмотрела на прелестное старинное здание, выходившее фасадом на площадь, и
чуть не расплакалась. Здесь во время войны она танцевала на стольких балах и
вечеринках. Это был чудесный веселый дом, а теперь.., теперь над ним развевался
большущий флаг Соединенных Штатов. — Что с вами?
— Ничего.., только.., только.., я знала людей, которые
жили здесь.
— Что ж, жаль, конечно. Думаю, они и сами не узнали бы
сейчас свой дом, потому как внутри все ободрано. А теперь идите туда, мэм, и
спросите капитана.
Скарлетт поднялась по ступенькам, ласково поглаживая рукой
поломанные белые перила, и толкнула входную дверь. В холле было темно и
холодно, как в склепе; продрогший часовой стоял, прислонясь к закрытым
раздвижным дверям, которые в лучшие времена вели в столовую.
— Я хочу видеть капитана, — сказала Скарлетт.
Часовой раздвинул двери, и она вошла в комнату — сердце ее учащенно билось,
лицо пылало от волнения и замешательства. В комнате стоял спертый дух — пахло
дымом, табаком, кожей, мокрым сукном мундиров и немытыми телами. Она как в
тумане увидела голые стены с ободранными кое-где обоями, ряды синих шинелей и
широкополых шляп, висевших на крючках, яркий огонь в камине, длинный стол,
заваленный бумагами, и нескольких офицеров в синей форме с медными пуговицами.
Скарлетт судорожно глотнула и почувствовала, что обрела
голос. Только не показать этим янки, что она боится. Она должна выглядеть и
держаться как можно лучше и независимее.
— Капитан?
— Ну, я — капитан, — сказал толстяк в расстегнутом
мундире.
— Я хочу видеть вашего арестанта — капитана Ретта
Батлера.
— Опять Батлера? Ну и спрос же на этого мужика, —
расхохотался капитан, вынимая изо рта изжеванную сигару. — Вы ему
родственницей приходитесь, мэм?
— Да.., я его.., его сестра. Он снова расхохотался.
— Много же у него сестер, одна была тут как раз вчера.
Скарлетт вспыхнула. Наверняка какая-нибудь из этих тварей, с которыми водится
Ретт, — должно быть, Уотлинг. Ну и, конечно, янки решили, что она — такая
же. Нет, это невыносимо. Даже ради Тары не станет она терпеть оскорбления и не
пробудет здесь больше ни минуты. Она было повернулась и с гневным видом взялась
за ручку двери, но рядом с ней уже стоял другой офицер. Он был молодой, гладко
выбритый, с добрыми шустрыми глазами.
— Минуточку, мэм. Может быть, вы присядете и погреетесь
у огня? А я схожу и выясню, что можно для вас сделать. Как вас зовут? Он
отказался видеть ту.., даму, которая приходила вчера.
Бросив сердитый взгляд на незадачливого толстяка-капитана,
Скарлетт опустилась в предложенное кресло и назвала себя. Приятный молодой
офицер накинул шинель и вышел из комнаты, а остальные столпились у дальнего
конца стола и принялись тихо переговариваться, время от времени тыча пальцем в
бумаги. Скарлетт с облегчением протянула ноги к огню и, только тут
почувствовав, как они застыли, пожалела, что не подумала подложить картонку в
туфлю, на подошве которой была дырка. Через некоторое время за дверью
послышались голоса, и до нее донесся смех Ретта. Дверь открылась, в комнату ворвалось
дыхание холодного воздуха, и появился Ретт, без шляпы, в небрежно наброшенной
на плечи длинной накидке. Он был грязный, небритый, без галстука и все же
элегантный; при виде Скарлетт черные глаза его радостно сверкнули.
— Скарлетт!
Он схватил обе ее руки, и, как всегда при его прикосновении,
ее обдало жаром. Не успела она опомниться, как он нагнулся и поцеловал ее в
щеку, слегка щекотнув кончиками усов. Скарлетт вздрогнула, и, почувствовав, что
она пытается отстраниться, он обхватил ее за плечи и сказал: «Милая моя
сестренка!» — и усмехнулся, глядя на нее сверху вниз и наслаждаясь ее
беспомощностью, ибо она ведь не могла отклонить его ласку. Скарлетт невольно
рассмеялась: лихо он воспользовался своим преимуществом. Прожженный негодяй! И
тюрьма ничуточки его не изменила.
