— «Nihil desрerаndum»
[2]
— мой девиз.
— Что это значит?
— Это значит «может быть», прелестная моя незнайка. Она
похлопала своими длинными ресницами, посмотрела на него и опустила глаза.
— Но вы же такой ловкий — вы не допустите, чтобы вас
повесили! Я уверена, вы что-нибудь придумаете, чтобы обойти их и выбраться
отсюда! А когда вы выйдете…
— Когда я выйду?.. — тихо переспросил он,
пригибаясь к ней.
— Тогда я… — И она изобразила на лице смятение и даже
покраснела. Покраснеть было нетрудно, потому что у нее перехватывало дыхание и
сердце колотилось как бешеное. — Ретт, я так жалею о том, что я.., что я
наговорила вам тогда, в ту ночь, ну, вы помните.., у Раф-энд-Реди. Я была
тогда.., ох, так напугана и так расстроена, а вы были такой.., такой… — Она
опустила глаза и увидела, как его смуглая рука снова легла на ее руку. —
И.., я считала, что никогда, никогда не прощу вас! Но когда вчера тетя Питти
сказала мне, что вы.., что вас могут повесить.., все во мне вдруг
перевернулось, и я.., я… — Она с мольбой заглянула ему в глаза, стараясь
вложить в этот свой взгляд всю боль разбитого сердца. — Ох, Ретт, я умру,
если они вас повесят! Я просто этого не вынесу! Понимаете, я… — И не в силах
дольше выдержать его взгляда, который жег ее как огонь, она снова опустила
глаза.
«Да я сейчас расплачусь, — подумала она в изумлении,
чувствуя, как волнение захлестывает ее. — Дать волю слезам? Может, так оно
будет естественнее». Он быстро произнес:
— О боже, Скарлетт, неужели вы.., неужели это правда,
что вы… — И руки его сжали ее пальцы с такой силой, что ей стало больно.
Она крепко-крепко зажмурилась, надеясь выдавить из себя
слезы, но при этом не забыв слегка приподнять лицо, чтобы ему удобнее было ее
поцеловать. Вот сейчас, через мгновение его губы прижмутся к ее губам — эти
твердые настойчивые губы. Ей вдруг так живо вспомнился их поцелуй, что она
ощутила слабость в коленях. Но он не поцеловал ее. Она почему-то почувствовала
разочарование и, чуть приоткрыв глаза, украдкой взглянула на него. Он склонился
над ее руками — она видела лишь его черный затылок, — приподнял одну из
них и поцеловал, потом взял другую и приложил к своей щеке. Скарлетт ждала
грубости, насилия, и этот нежный, любящий жест изумил ее. Интересно, какое у
него сейчас лицо, но она не могла удовлетворить свое любопытство, ибо голова у
него была опущена.
Она быстро отвела взгляд, чтобы, подняв голову, он ничего не
прочел в ее глазах. Она понимала, что сознание одержанной победы наверняка
отражалось в них. Вот сейчас, он сделает ей предложение или по крайней мере
скажет, что любит ее, и тогда… Она следила за ним сквозь завесу ресниц, а он
перевернул ее руку ладонью вверх и опять хотел было поцеловать — и вдруг
оторопел. Она посмотрела на свою ладонь и впервые за этот год увидела ее
по-настоящему. Холодный ужас сжал ей сердце. Это была рука незнакомки, а не
Скарлетт O’Хара — у той рука была мягкая, белая, с ямочками, изнеженная и
безвольная. А эта была загрубелая, потемневшая от загара, испещренная
веснушками. Сломанные ногти неровно обрезаны, на ладони — твердые мозоли, на
большом пальце — полузаживший нарыв. Красный шрам от кипящего жира, который
брызнул ей на руку месяц тому назад, выглядел страшно и уродливо. Она в ужасе
смотрела на свою ладонь и инстинктивно сжала кулак.
А он все не поднимал головы. И она все не видела его лица. Он
с силой разжал ее кулак и долго смотрел на ладонь, потом взял другую руку и,
глядя на них, молча приподнял обе вместе.
— Посмотрите н» меня, — сказал он наконец очень
тихо, поднимая голову. — И перестаньте строить из себя скромницу.
Нехотя она посмотрела на него — посмотрела с вызовом, в
смятении. Черные брови ее поднялись, глаза сверкали.
— Значит, дела в Таре идут отлично, так? И вы столько
денег получили за хлопок, что могли поехать сюда погостить? А что же случилось
с вашими руками — землю пахали?
Она попыталась вырвать у него руки, но он держал их крепко —
только провел большим пальцем по мозолям.
— Это не руки леди, — сказал он и бросил их ей на
колени.
— Да перестаньте вы! — выкрикнула она, мгновенно
почувствовав облегчение оттого, что можно больше не притворяться. — Никого
не касается, что я делаю своими руками!
«Какая я идиотка, — кляла она себя, — надо было
мне взять перчатки у тети Питти, а то и стащить, но я не отдавала себе отчета в
том, что у меня такие руки. Конечно же, он это заметил. А теперь я еще и вышла
из себя и наверняка все погубила. Ну почему это случилось как раз в тот момент,
когда он уже готов был сделать мне предложение!» — Мне, конечно, нет дела до
ваших рук, — холодно сказал Ретт и небрежно опустился на стул; лицо его было
бесстрастно.
Н-да, теперь нелегко с ним будет справиться. Ну что ж, как
ни противно, а надо прикинуться овечкой, чтобы выйти победительницей, несмотря
на этот промах. Быть может, если удастся улестить его…
— Как грубо вы себя ведете — взяли и отшвырнули мои бедные
ручки. И все лишь потому, что я на прошлой неделе поехала кататься без перчаток
и испортила себе руки — Кататься — черта с два вы катались! — все так же
холодно сказал он. — Вы работали этими руками — и работали тяжело, как
ниггер. Вопрос в другом! Почему вы солгали мне про Тару и сказали, что дела у
вас идут отлично?
— Послушайте, Ретт…
— Ну-ка, попробуем докопаться до правды. Какова
подлинная цель вашего визита? Вы своим кокетством чуть было не убедили меня,
что я вам чуточку дорог и что вы расстроены из-за меня.
— Но я и вправду расстроена! В самом деле…
— Нет, ничего подобного! Даже если меня повесят на
самой высокой виселице — выше, чем Амана
[3]
, — вам будет
все равно. Это начертано на вашем лице, как следы тяжелой работы — на ваших
ладонях. Вам что-то нужно от меня, и вы так сильно этого хотите, что устроили
тут целый спектакль. Почему вы прямо не пришли ко мне и не сказали в открытую,
что вам от меня надо? У вас было бы куда больше шансов добиться своего, ибо
если я что и ценю в женщинах, так это прямоту. Но нет, вы трясете тут своими
сережками, надуваете губки и кокетничаете, как проститутка с клиентом, которого
она хочет залучить.
Он произнес последние слова, не повышая голоса, все тем же
ровным тоном, но для Скарлетт они прозвучали как удар хлыста, и она в отчаянии
поняла, что все надежды на то, что он сделает ей предложение, рухнули Взорвись
он в ярости, оскорбленный в своих лучших чувствах, наговори ей грубостей, как
поступили бы на его месте другие мужчины, она бы нашла к нему подход. Но это
ледяное спокойствие напугало ее, и она растерялась, не зная, что предпринять.
Она вдруг поняла, что Ретт Батлер — даже в заключении, даже под надзором янки,
сидевших в соседней комнате, — человек опасный и дурачить его нельзя —
Должно быть, меня подвела память. Мне бы не следовало забывать, что вы очень похожи
на меня и ничего не делаете без причины. Ну-ка, давайте подумаем, какую карту
вы можете прятать в рукаве, миссис Гамильтон? Неужели вы могли настолько
заблуждаться, что надеялись услышать от меня предложение руки и сердца?
