— Не трогайте меня. Я ухожу.
— Обождите. Посидите еще минуту, а то вы снова упадете
в обморок.
— Да я лучше упаду на дороге, чем быть здесь, с вами.
— И тем не менее я не могу допустить, чтобы вы упали в
Обморок на дороге.
— Пустите меня. Я вас ненавижу.
При этих словах легкая улыбка появилась на его лице.
— Вот это больше похоже на вас. Значит, вы
действительно приходите в себя.
Она с минуту посидела спокойно, стараясь возродить в себе
гнев, стараясь призвать его на помощь, чтобы вновь обрести силы. Но она слишком
устала, она не могла уже ни ненавидеть, ни чего-либо желать. Сознание
понесенного поражения словно налило ее свинцом. Она все поставила на карту и все
потеряла. Даже гордости не осталось. Итак, конец последней надежде, конец Таре,
конец им всем. Она долго сидела, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза,
слыша рядом его тяжелое дыхание, а коньяк постепенно делал свое дело, согревая
ее, создавая ложное ощущение прилива сил. Когда она наконец открыла глаза и
посмотрела Ретту в лицо, гнев снова вспыхнул в ней. Увидев, как ее брови
сошлись на переносице, Ретт, по обыкновению, усмехнулся.
— Вот теперь вам лучше. Я это вижу по вашей рожице.
— Конечно, я в полном порядке. А вы, Ретт
Батлер, — мерзавец, вы самый что ни на есть отпетый гнусный тип! Вы с
самого начала знали, о чем я буду с вами говорить, и знали, что не дадите мне
денег. И однако же вы не остановили меня. А ведь могли бы пожалеть…
— Пожалеть и не услышать всего, что вы тут наговорили?
Ну, нет. У меня здесь так мало развлечений. Право, не помню, чтобы я
когда-нибудь слышал более приятные вещи. — И он вдруг рассмеялся с обычной
своей издевкой.
Она тотчас вскочила на ноги и схватила шляпку, но Ретт уже
держал ее за плечи.
— Обождите еще немного. Вы в силах говорить разумно?
— Пустите меня!
— Я вижу, что в силах. В таком случае скажите мне вот
что. Я был вашей единственной соломинкой? — И он впился в нее острым,
настороженным взглядом, стараясь не пропустить ни малейшего изменения в ее
лице.
— Не понимаю.
— Я был единственным, на ком вы собирались испробовать
свои чары?
— А какое вам до этого дело?
— Большее, чем вы предполагаете. Есть у вас другие
мужчины на примете? Да говорите же!
— Нет.
— Невероятно. Я как-то не могу представить себе вас без
пяти или шести воздыхателей про запас. Конечно же, кто-нибудь подвернется и
примет ваше интересное предложение. И я настолько в этом уверен, что хочу дать
вам маленький совет.
— Я не нуждаюсь в ваших советах.
— И тем не менее я вам его дам. Похоже, единственное,
что я способен дать вам сейчас, это совет. Внимательно выслушайте его, потому,
что это совет хороший. Если вы пытаетесь чего-то добиться от мужчины, не
выкладывайте ему все сразу, как сейчас — мне. Постарайтесь быть погибче,
пособлазнительнее. Это приносит лучшие результаты. В свое время вы умели этим
пользоваться, и пользовались идеально. А сейчас, когда вы предлагали мне
ваше.., м-м.., обеспечение под мои деньги, уж больно жестким дельцом вы
выглядели. Такие глаза, как у вас, я видел на дуэли у своего противника, когда
он стоял в двадцати шагах от меня и целился — надо сказать, не очень это было
приятно. Они не зажигают пожара в сердце мужчины. Так с мужчинами не
обращаются, прелесть моя. Вы забыли о том, чему вас учили в юности.
— Я не нуждаюсь, чтоб вы говорили мне, как себя
вести, — сказала она и устало принялась надевать шляпку. Просто
удивительно, как он может так беззаботно паясничать с веревкой на шее, да к
тому же, когда она рассказала ему о своих бедах. При этом она вовсе не
заметила, что руки в карманах брюк были у него сжаты в кулаки, словно он
старался сдержать злость на собственное бессилие.
— Не унывайте, — сказал он, глядя, как она завязывает
ленты шляпки. — Можете прийти полюбоваться, когда меня будут вешать: от
этого зрелища вам наверняка станет легче. Таким образом, вы сведете старые
счеты со мной, да и за этот день — тоже. А я не забуду упомянуть вас в
завещании.
— Я вам очень признательна, но последний срок платежа
за Тару может наступить раньше, чем вас повесят, — сказала она с
неожиданным ехидством под стать ему, не сомневаясь, что так оно и будет.
Глава 35
Когда она вышла из здания штаба, лил дождь и небо было
унылое, желтовато-серое. Солдаты на площади залезли в свои палатки, улицы
опустели. Поблизости не видно было ни коляски, ни повозки, и Скарлетт поняла,
что ей придется проделать весь долгий путь до дома пешком.
Хотя она шла не останавливаясь, выпитый коньяк постепенно
перестал ее согревать. Холодный ветер до дрожи пробирал ее, дождь иголками
впивался в лицо. Тонкая накидка тети Питти быстро намокла и тяжелыми складками
свисала с плеч, прилипая к телу. Скарлетт понимала, что бархатное платье
окончательно испорчено, а петушиные перья, украшавшие ее шляпку, повисли и
выглядят, наверно, не менее жалко, чем и на бывшем своем обладателе, когда он
бродил по мокрому двору в Таре. Кирпичная кладка на тротуарах местами была
разбита, а местами отсутствовала совсем. Здесь грязь достигала до щиколотки, и
туфли Скарлетт увязали в ней, словно приклеиваясь, а то и вовсе соскакивали с
ног. Всякий раз, когда она наклонялась, чтобы вытащить их, подол ее платья
попадал в грязь. Она даже не старалась обойти лужи, а шагала прямо по ним, таща
за собой тяжелые юбки. Лодыжкам ее было холодно от намокшей нижней юбки и
панталон, но ей уже безразлично было то, что наряд, на который делалась такая
ставка, испорчен. Она вся застыла, утратила последние крохи бодрости,
отчаялась.
Как она вернется в Тару, как посмотрит им всем в лицо после
своего бахвальства? Как скажет им, что надо убираться куда глаза глядят? Как
расстанется со всем, что ей дорого, — с красными полями, высокими соснами,
темными болотами в низинах, с тихим кладбищем, где под густой тенью кедров
лежит Эллин?
Ненависть к Ретту жгла ей сердце, пока она с трудом
продвигалась по скользкой дороге. Какой он мерзавец! Скарлетт очень надеялась,
что его повесят и она никогда больше не встретится с этим свидетелем своего
позора и унижения. Конечно же, он мог достать для нее денег, если бы захотел.
Нет, его мало повесить! Слава богу, он не видит ее сейчас — мокрую, грязную,
продрогнувшую, с распустившимися волосами. До чего же она, наверное,
омерзительно выглядит и как бы он над ней посмеялся!
Негры, попадавшиеся ей по дороге, нахально скалили зубы и
подтрунивали над ней, а она спешила мимо, спотыкаясь и скользя в грязи,
временами останавливаясь, чтобы перевести дух и надеть соскочившие туфли. Да
как они смеют подтрунивать над ней, Скарлетт О’Хара, владелицей Тары! Как они
смеют скалить зубы, черные обезьяны! Она бы велела их всех пороть — пороть,
пока кровь не выступит! Черт бы подрал этих янки — зачем они освободили
черномазых, зачем дали им возможность насмехаться над белыми!
