Она шла по улице Вашингтона, и все вокруг, казалось, было
погружено в такое же уныние, как ее душа. Тут не было ни суеты, ни оживления,
царивших на Персиковой улице. Когда-то здесь тоже стояло немало красивых домов,
но лишь немногие из них были восстановлены. Куда чаще встречались обугленные
фундаменты да одиноко торчали почерневшие трубы, которые называли теперь
«часовыми Шермана». Дорожки, что вели когда-то к домам, заросли; лужайки
затянуло бурьяном, тумбы с выбитыми на них такими знакомыми ей фамилиями,
столбы, к которым никто уже никогда не привяжет лошадей! Холодный ветер и
дождь, грязь и голые деревья, тишина и запустение. До чего же промокли у нее
ноги и как далеко ей еще идти Она услышала за спиной хлопанье копыт по грязи и
отступила подальше от края узкого тротуара, чтобы еще больше не забрызгать и
так уже перепачканную накидку тетушки Питтипэт. По дороге медленно двигался
кабриолет, и Скарлетт повернулась посмотреть, кто едет, и попросить подвезти
ее, если возница белый. Из-за дождя все расплывалось у нее перед глазами, тем не
менее она увидела, что возница выглянул из-за брезента, спускавшегося со щитка
почти до самого его подбородка. Что-то в этом лице показалось ей знакомым, и
она сошла на дорогу, чтобы получше его рассмотреть; человек смущенно кашлянул,
и хорошо знакомый голос радостно и удивленно воскликнул:
— Да неужели это мисс Скарлетт!
— Ох, мистер Кеннеди! — вырвалось у нее, и, шлепая
по грязи, она бросилась к кабриолету и прислонилась к грязному колесу, уже не
заботясь о том, что может испачкать накидку. — Вот уж никому в жизни я так
не радовалась Он вспыхнул от удовольствия, почувствовав, что она говорит вполне
искренне, и, поспешно сплюнув табачную жвачку в сторону, легло спрыгнул на
землю Он растроганно потряс руку Скарлетт и, приподняв брезент, помог ей
залезть в кабриолет — Мисс Скарлетт, да что вы тут делаете в этой части города
и одна? Разве вы не знаете, что нынче ходить одной опасно? И промокли же вы!
Возьмите-ка полость и накройте себе ноги.
Он суетился, квохча как курица, и она с наслаждением отдала
себя в его заботливые руки. Так приятно, когда за тобой кто то хлопочет,
заботится, опекает, даже если это всего лишь старая дева в брюках вроде Фрэнка
Кеннеди.
Это так грело душу после безжалостности Ретта. И до чего
приятно увидеть человека из родных краев, когда ты так далеко от дома! Она
заметила, что Франк хорошо одет и кабриолет у него новый. Лошадь была явно
молодая и упитанная, сам же Франк выглядел старше своих лет, гораздо старше,
чем тогда, в сочельник, когда он появился в Таре со своими людьми. Он похудел,
лицо у него вытянулось, желтые глаза слезились и глубоко запали, а кожа
сморщилась и обвисла. Его рыжеватая бородка стала еще реже; она была вся в
табачном соке и такая всклокоченная, точно он непрерывно ее дергал. Но его
оживленное и веселое лицо являло собой резкий контраст печальным, озабоченным,
усталым лицам, которые Скарлетт видела вокруг. — Как приятно видеть
вас, — тепло сказал Фрэнк. — Я не знал, что вы в городе. Я видел мисс
Питтипэт всего на прошлой неделе, и она не сказала мне, что вы собираетесь
приехать. А.., м-м.., кто-нибудь еще приехал с вами из Тары?
Он думает о Сьюлин, старый дурак.
— Нет, — сказала Скарлетт, закутываясь в полость и
стараясь натянуть ее по самую шею. — Я приехала одна. И я не предупреждала
тетю Питти.
Он почмокал, понукая лошадь, и та осторожно зашагала дальше
по скользкой дороге.
— Все в Таре живы-здоровы?
— О да, более или менее.
Надо придумать что-то, о чем говорить, но ей так трудно было
сейчас вести беседу. Мозг у нее словно налился свинцом после поражения, и ей
хотелось одного — лечь, накрыться теплым одеялом и сказать себе: «Сейчас не
стану думать о Таре! Подумаю об этом потом, когда не будет так больно». Хорошо
бы, он принялся ей что-нибудь рассказывать — что-нибудь такое длинное, чтобы
хватило до самого дома, и тогда она могла бы ничего не говорить, а лишь время
от времени вставлять: «ах, как мило» или «какой же вы умный».
— Мистер Кеннеди, я просто в себя не могу прийти — как
это мы с вами встретились. Да, я, конечно, скверно веду себя, не поддерживая
знакомства со старыми друзьями, но я, право же, не знала, что вы в Атланте.
Кажется, кто-то говорил мне, что вы в Мариетте.
— Да, у меня дела в Мариетте, много дел, — сказал
он. — Разве мисс Сьюлин не говорила вам, что я обосновался в Атланте? И не
говорила про мою лавку?
Скарлетт смутно вспомнила, что Сьюлин действительно что-то
чирикала насчет Фрэнка и его лавки, но она никогда не обращала внимания на то,
что говорит Сьюлин. Ей достаточно было знать, что Фрэнк жив и рано или поздно
удастся сбыть ему Сьюлин с рук.
— Нет, ни слова, — солгала она. — А у вас
есть лавка? Какой же вы, оказывается, шустрый!
Его явно огорчило, что Сьюлин не обнародовала такую весть,
но он тотчас просиял от похвалы Скарлетт.
— Да, у меня есть лавка и, по-моему, совсем неплохая.
Люди говорят, что я прирожденный коммерсант. — И он с довольным видом
рассмеялся своим квохчущим смехом; Скарлетт всегда раздражал этот смех.
«Самовлюбленный старый болван», — подумала она.
— О, мистер Кеннеди, к чему бы вы ни приложили руку,
всюду Вас ждет успех. Но как, скажите на милость, вам вообще удалось открыть
лавку? Ведь когда мы с вами виделись на роза-прошлое рождество, вы говорили,
что у вас нет ни цента.
Он крякнул, прочищая горло, провел всей пятерней по
бакенбардам и улыбнулся своей нервной застенчивой улыбкой.
— Это долгая история, мисс Скарлетт. «Слава
богу! — подумала она. — Хоть бы хватило ее до дома». Вслух же
произнесла.
— Расскажите, пожалуйста!
— Вы помните, как мы в последний раз явились в Тару за
провиантом? Так вот, вскоре после этого я отбыл на фронт. Я хочу сказать:
принял боевое крещение. Я больше не занимался интендантством. Да интенданты уже
и не были нужны, мисс Скарлетт, потому как для армии почти ничего не удавалось
раздобыть, и я решил, что место здорового мужчины — в рядах сражающихся. Ну,
вот я и повоевал в кавалерии, пока не получил пулю в плечо.
Вид у него был такой гордый, что Скарлетт сказала:
— Какой ужас!
— Да нет, ничего страшного — кость не была
задета, — с явным огорчением сказал он. — Меня отослали на юг, в
госпиталь, а когда я уже почти совсем поправился, нагрянули янки. Ох и жарко же
было! Произошло это так неожиданно, и все, кто мог ходить, кинулись
перетаскивать продукты из армейских складов и госпитальное оборудование к
железнодорожным путям, чтобы эвакуировать. Только мы нагрузили один поезд, как
янки ворвались в город. Они ворвались с одного конца, а мы улепетываем с
другого. Ох и печальное же это было зрелище: сидим на крышах вагонов и смотрим,
как янки жгут продукты, которые мы не успели со склада забрать. Товара всякого,
мисс Скарлетт, было навалено вдоль железнодорожных путей на добрых полмили —
так они все сожгли. Мы и сами-то едва ноги унесли.
