— Дай-ка мне зеркальце, Мамушка.
— Не открывайте плечики-то — держите их под
одеялом, — приказала Мамушка, передавая ей ручное зеркальце, и толстые
губы ее расплылись в улыбке;
Скарлетт посмотрела в зеркало.
— До чего же я белая — как мертвец, и волосы лохматые —
точно хвост у лошади.
— Да уж, вид у вас не слишком хорош.
— М-м.. Сильный идет дождь?
— А то нет? Льет как из ведра.
— Что ж, ничего не поделаешь: все равно придется тебе
сходить для меня в город.
— Ну уж нет, в такой дождь не пойду.
— Нет, пойдешь, иначе я пойду сама.
— Да что это вам приспичило — подождать нельзя? Вы
нынче прямо как ума решились.
— Мне нужен, — заявила Скарлетт, внимательно глядя
на себя в зеркало, — флакон одеколона. Ты вымоешь мне голову и ополоснешь
одеколоном. И еще купи мне банку желе из айвового семени, чтоб волосы гладко
лежали.
— И не подумаю я мыть вам голову в этакую погоду, и не
разрешу одеколонить се, точно вы какая гулящая. Не бывать тому, пока я дышу.
— А я вымою голову и волосы надушу. Возьми мой кошелек,
достань оттуда пятидолларовый золотой и отправляйся в город. И — м-м — кстати.
Мамушка, рано уж ты идешь в город, купи там мне.., баночку ружа.
— Чего, чего? — подозрительно спросила Мамушка.
Скарлетт сурово посмотрела на нее, хотя на самом деле ничего подобного не
чувствовала. Никогда ведь не знаешь, насколько можно помыкать Мамушкой — вдруг
взбунтуется?
— Не твое дело. Спроси — и вер.
— Не стану я покупать такое, чего не знаю.
— Ну, раз уж ты такая любопытная — это краска! Краска
для лица. Да не стой ты тут и не раздувайся как жаба. Иди, иди.
— Краска! — еле вымолвила Мамушка. — Краска
для лица! Вот что: но такая уж вы взрослая, чтоб я не могла вас выпороть! В
жизни не видала такого позора! Да вы и вправду ума решились! Мисс Эллин небось
в гробу переворачивается! Чтоб красить себе лицо, точно какая-нибудь…
— Ты прекрасно знаешь, что бабушка Робийяр красилась и…
— Да, мэм, и носила одну-единственную нижнюю юбку, и
водой ее мочила, чтоб она к телу липла и все ноги видны были, только это еще не
значит, что и вам можно так делать! Те времена, когда Старая Хозяйка молодой
была, — срамные это были времена, а теперь времена другие, это уж точно,
и…
— Ради всего святого, немедленно отправляйся назад в
Тару! — прикрикнула на нее Скарлетт, теряя терпение и выскакивая из-под
одеяла.
— Не можете вы отослать меня в Тару, и никуда я не
поеду, пока сама не захочу. Я теперь свободная, — возбужденно заговорила
Мамушка. — И буду здесь — с места меня не сдвинете. Залезайте-ка назад в
постель. Вам что, воспаления легких захотелось? Извольте-ка положить на место
корсет! Положите, моя ласточка. Мисс Скарлетт, нельзя вам никуда в такую
погоду. Господи Иисусе! До чего же вы на батюшку-то своего похожи! Сейчас же
залезайте назад в постель… А краску я покупать все равно не стану! Да я со
стыда умру, как люди узнают, что это для моей деточки! Мисс Скарлетт, вы такая
миленькая и такая хорошенькая, не нужна вам никакая краска. Ласточка моя, ведь
это только дурные женщины употребляют такое.
— Ну, и получают что им надо, так ведь?
— О господи, вы только послушайте ее! Овечка моя, да не
говорите вы таких дурные вещей! И положите эти мокрые чулки назад, моя
ласточка. Не могу я допустить, чтоб вы покупали этакую мерзость. Мисс Эллин мне
покоя не даст. Залезайте назад в постельку. Так и быть, я уж схожу. Может,
найду какую лавочку, где нас не знают.
Вечером у миссис Элсинг, после того как Фэнни обвенчали,
Скарлетт стояла и в радостном возбуждении озиралась вокруг, прислушиваясь к
тому, как старик Леви вместе с другими музыкантами настраивают инструменты. До
чего же хорошо снова очутиться на балу! Приятно было и то, как тепло ее здесь
приняли. Когда она вошла в дом вместе с Фрэнком, все кинулись к ней,
восторженно ее приветствовали, целовали, пожимали руку, говорили, что им не
хватало ее и они больше не отпустят ее в Тару. Молодые люди галантно забыли,
как она в свое время изо всех сил старалась разбить им сердце, а девушки — как
она из кожи лезла вон, чтобы отбить у них ухажеров. Даже миссис Мерриуэзер,
миссис Уайтинг, миссис Мид и прочие матроны, которые были так холодны к ней в
последние дни войны, забыли про ее взбалмошность и свое неодобрение и сейчас
помнили лишь о том, что и она пострадала вместе со всеми, когда Юг потерпел
поражение, а кроме того, что она — племянница Питти и вдова Чарльза. Они тепло
расцеловались с ней, со слезами на глазах помянули ее покойную матушку и долго
расспрашивали об отце и сестрах. Все справлялись про Мелани и про Эшли — почему
же они-то не приехали с ней в Атланту?
Несмотря на радость от такого приема, Скарлетт было немного
не по себе, хоть она и старалась это скрыть; а не по себе ей было от того, в
каком виде находилось ее бархатное платье. Оно было все еще влажным до колеи и
грязным у подола, несмотря на отчаянные усилия Мамушки и кухарки, которые и над
паром-то его держали, и щеткой для волос чистили, и отчаянно махали им перед
огнем. Скарлетт боялась, что кто-нибудь заметит, в каком оно жалком состоянии,
и поймет, что это ее единственное приличное платье. Немного успокаивало ее то,
что многие другие гостьи одеты были куда хуже. Платья на них были такие старые,
хотя и тщательно заплатанные и наглаженные. На ней же платье было новое, без
заплат — ну, чуточку влажное, подумаешь, — собственно, единственное новое
платье на балу, если не считать белого атласного подвенечного платья Фэнни.
Вспомнив, что говорила тетя Питти о финансовом положении
Элсингов, Скарлетт подивилась, откуда они сумели взять денег на такое платье,
на все эти напитки и украшения, да еще и на музыкантов. Должно быть, влетело им
это в копеечку. Наверно, заняли, а может, клан Элсингов сложился, чтобы
устроить Фэнни роскошную свадьбу Такая свадьба в тяжелые времена выглядела не
меньшим расточительством, чем надгробия молодым Тарлтонам, и Скарлетт
показалось это столь же странным и раздражающим, как и тогда, когда она стояла
на кладбище у могил своих бывших ухажеров. Дни, когда можно было, не считая,
швыряться деньгами, отошли в прошлое. Почему же эти люди продолжают поступать
как в былое время, хотя былые времена прошли?
Она постаралась выкинуть из головы эти раздражавшие ее
мысли. В конце концов, не ее это деньги и нечего портить себе удовольствие от
вечера и кипятиться из-за человеческой глупости.
Оказалось, что она хорошо знает жениха — Томми Уэлберна из
Спарты, которого она выхаживала в 1863 году, когда его ранило в плечо. В то
время это был красивый молодой парень шести фунтов росту, променявший
медицинский колледж на кавалерию. Сейчас же он казался маленьким старичком —
так согнула его полученная в бедро рана. Передвигался он с большим трудом и
«враскорячку», что, по мнению тети Питти, выглядело непристойно. Но внешний
вид, казалось, не волновал его, или, вернее, он над этим не задумывался и
держался как человек, который ни у кого не просит снисхождения. Он окончательно
забросил медицину и стал подрядчиком — нанял ирландцев и строил новый отель.
Скарлетт подивилась про себя, как это он в его состоянии управляется со столь
тяжелыми обязанностями, но расспрашивать не стала — лишь криво усмехнулась и
подумала, что нужда и не такое заставит делать.
