— Я пришел сюда вовсе не затем, чтобы злорадствовать по
поводу вашей бедности, а затем, чтобы пожелать вам долгой жизни и счастья в
браке. Кстати, а что думает сестричка Сьюлин по поводу вашего разбоя?
— Моего — чего?
— Вы же украли Франка у нее из-под носа.
— Я вовсе не…
— Ну, не будем спорить из-за слов. Так что же она
все-таки сказала?
— Ничего она не сказала, — заявила Скарлетт. И
глаза ее предательски забегали, выдавая, что она говорит неправду.
— Какое бескорыстие с ее стороны! Ну, а теперь по
поводу вашей бедности. Уж конечно, я имею право об этом знать после того, как
вы тогда прискакали ко мне в тюрьму. Что, у франка оказалось меньше денег, чем
вы предполагали?
Его нахальству не было предела. Либо она должна примириться
с этим, либо попросить его уйти. А ей не хотелось, чтобы он уходил. Слова его
были точно колючая проволока, но говорил он правду. Он знал, как она поступила
и почему, и вроде бы не стал хуже к ней относиться. И хотя расспросы его были
ей неприятны своей прямотой, объяснялись они, видимо, дружеским интересом.
Только ему могла бы она рассказать всю правду. И ей стало бы легче, ибо она
давно никому не говорила правды о себе и о том, что побудило ее поступить так,
а не иначе. Любое ее откровенное признание неизменно шокировало собеседника. А
разговор с Реттом вызывал у нее такое облегчение и успокоение, какое ощущаешь,
когда, протанцевав целый вечер в узких туфлях, надеваешь удобные домашние
шлепанцы.
— Неужели вы не получили денег для уплаты налога?
Только не говорите мне пожалуйста, что нужда все еще стучится в ворота
Тары. — Голос его при этом изменился, зазвучал как-то по-иному.
Она подняла глаза, и взгляды их встретились — выражение его
черных глаз сначала испугало и озадачило ее, а потом она улыбнулась — теплой,
сияющей улыбкой, которая редко появлялась последние дни на ее лице. Паршивый
лицемер — а ведь порой бывает такой милый! Теперь она поняла, что пришел он
вовсе не для того, чтобы подразнить ее, а чтобы увериться, что она добыла
деньги, которые были ей так отчаянно нужны. Теперь она поняла, что он примчался
к ней, как только его освободили, не подавая и виду, что летел на всех
парусах, — примчался, чтобы одолжить ей деньги, если она в них еще
нуждается. И однако же он изводил ее, и оскорблял ее, и в жизни бы не сознался,
скажи она напрямик, что разгадала его побуждения. Нет, никак его не поймешь.
Неужели она действительно дорога ему — дороже, чем он готов признать? Или,
может, у него что-то другое на уме? Скорее последнее, решила она. Но кто знает.
Он порой так странно себя ведет.
— Нет, — сказала она, — нужда больше не
стучится в ворота Тары. Я.., я достала деньги.
— Но, я убежден, не без труда. Неужели вы сумели
обуздать себя и не показали своего нрава, пока у вас на пальце не появилось
обручального кольца?
Усилием воли она сдержала улыбку, — как точно он ее
разгадал! — но ямочки все же заиграли у нее на щеках. Он снова опустился
на стул, удобно вытянув свои длинные ноги.
— Ну, так расскажите же мне теперь о своем бедственном
положении. Эта скотина Фрэнк, значит, ввел вас в заблуждение насчет своих
возможностей? Его бы следовало хорошенько вздуть за то, что он воспользовался
беспомощностью женщины! Да ну же, Скарлетт, расскажите мне все. Вы не должны
иметь от меня секретов. Я ведь знаю все худшее о вас.
— Ох, Ретт, вы самый отвратительный из.., сама не знаю
из кого! Нет, в общем-то, Фрэнк не обманул меня, но… — Ей вдруг захотелось
кому-то излить душу, — Если бы только Фрэнк мог собрать деньги с
должников, я бы ни о чем не волновалась. А ему, Ретт, пятьдесят человек должны,
и он не нажимает на них. Он такой совестливый. Говорит, что джентльмен не может
так поступать с джентльменом. И пройдут месяцы, прежде чем он получит эти
деньги, а то, может, и вовсе не получит.
— Ну и что? Разве вам нечего будет есть, если он не
взыщет долгов?
— Да нет, но… Дело, видите ли, в том, что мне не
помешала бы сейчас некоторая сумма. — И глаза ее загорелись при мысли о
лесопилке. А что, если…
— Для чего? Опять налоги?
— Ну, а вам-то что?
— Очень даже что, потому что вы сейчас попросите у меня
в долг. О, я знаю все эти подходы… И я одолжу денег.., не требуя того
прелестного обеспечения, дражайшая миссис Кеннеди, которое вы еще совсем
недавно предлагали мне. Разве что будете уж очень настаивать.
— Вы величайший грубиян, какого…
— Ничего подобного. Я просто хотел вас успокоить. Я
понимаю, что эта проблема может вас волновать. Не слишком, но все-таки. И я
готов одолжить вам денег. Но я хочу прежде знать, как вы намерены ими
распорядиться. Думается, я имею на это право. Если вы хотите купить себе
красивые платья или карету, я вам дам их вместе с моим благословением. Но если
вы хотите купить пару новых брюк для Эшли Уилкса, боюсь, я вынужден буду вам
отказать.
Гнев вскипел в ней так внезапно и с такой силой, что
несколько мгновений она слова не могла вымолвить.
— Да Эшли Уилкс в жизни цента у меня не брал! Я бы не
могла заставить его взять ни цента, даже если б он умирал с голоду! Вам в жизни
не понять, какой он благородный, какой гордый! Да и где вам понять его, когда
сами-то вы…
— Не будем оскорблять друг друга, а то я ведь могу
обозвать вас почище, чем вы — меня. Не забывайте, что я все время следил за
вашей жизнью благодаря мисс Питтипэт, а эта святая душа способна выболтать все,
что ей известно, первому подвернувшемуся слушателю. Я знаю, что Эшли живет в
Таре с тех пор, как вернулся домой из Рок-Айленда. Я знаю, что вы даже
согласились взять к себе его жену, хотя, наверно, это было для вас нелегко.
— Эшли — это…
— О да, конечно, — сказал он, пренебрежительно
отмахнувшись от нее. — Где уж мне, человеку земному, понять такую
возвышенную натуру, как Эшли. Только, пожалуйста, не забудьте, что я с
интересом наблюдал за нежной сценой, которая разыгралась между вами в
Двенадцати Дубах, и что-то говорит мне, что Эшли с тех пор не изменился. Как и
вы. В тот день, если память меня не подводит, он не слишком красиво выглядел. И
думаю, что сейчас выглядит не лучше. Почему он не заберет свою семью, не уедет
куда-нибудь и не найдет себе работу? Почему он живет в Таре? Конечно, это моя
прихоть, но я не дам вам ни цента на Тару, чтобы содержать там Эшли. У нас,
мужчин, есть одно весьма неприятное слово для обозначения мужчины, который
разрешает женщине содержать его.
— Да как вы смеете говорить такое?! Эшли работает в
Таре как раб! — Несмотря на владевшую ею ярость, Скарлетт с болью в Душе
вспомнила о том, как Эшли обтесывал колья для ограды.
— Ну конечно, золотые руки! Как он, должно быть, ловко
убирает навоз, а…
