Фрэнк надеялся, что Скарлетт лишь дразнит его или шутит —
правда, шутка была сомнительная, — но вскоре обнаружил, что таковы ее
подлинные намерения. Она в самом деле стала управлять лесопилкой. Она
поднималась раньше его, уезжала из города не Персиковой дороге и часто
возвращалась домой после того, как он, давно закрыв лавку, сидел в ожидании
ужина у тети Питти. Она отправлялась за много миль на свою лесопилку под
защитой одного лишь дядюшки Питера, который, кстати, тоже осуждал ее, а в лесах
полно было вольных негров я бандитов-янки. Фрэнк ездить с ней не мог: лавка
отнимала у него все время, — но когда он попытался протестовать, Скарлетт
непреклонно заявила: «Если я не буду следить за этим плутом и бездельником Джонсоном,
он раскрадет мой лес, продаст его, а денежки положит себе в карман. Вот найду
хорошего человека, поставлю его управлять вместо меня, тогда не буду так часто
ездить на лесопилку, а займусь продажей пиленого леса в городе».
Продажей леса в городе! Хуже этого уж не придумаешь. Она и
сейчас — вместо того чтобы ехать на лесопилку — частенько освобождала себе день
и торговала пиленым лесом, Фрэнку в такие дни хотелось забраться в самый темный
закоулок своей лавки, чтобы Никого не видеть. Его жена продает лес!
И люди заговорили о ней — очень плохо. Да и о нем, наверное,
тоже: как он позволяет ей так не по-женски себя вести? До чего же он смущался,
когда покупатель, зайдя в лавку, говорил: «А я только что видел миссис
Кеннеди…» Все охотно сообщали ему, что она делает. Все рассказывали о том, что
произошло на строительстве новой гостиницы. Скарлетт подъехала, как раз когда
Томми Уэлберн покупал доски у какого-то человека, слезла со своей двуколки
среди этих грубиянов-ирландцев, укладывавших кирпичный фундамент, и заявила
Томми, что его обвели вокруг пальца. Она сказала, что у нее доски лучше и к
тому же дешевле, в доказательство чего быстро сложила в уме длинную колонку
цифр и, не сходя с места, назвала сумму. Худо было уже то, что она появилась
среди этих пришлых грубиянов, работавших на строительстве, но еще хуже то, что
женщина открыто выказала такие способности в арифметике. Томми согласился с
доводами Скарлетт и дал ей заказ на пиленый лес, однако она и после этого не
спешила уехать, а еще какое-то время болталась на стройке, беседуя с десятником
ирландцев Джонни Гэллегером, маленьким злобным человечком, с прескверной
репутацией. Потом весь город не одну неделю говорил об этом.
И в довершение всего Скарлетт действительно получала деньги
с этой своей лесопилки, а ни одному мужчине не понравится, когда жена
преуспевает в столь неженском деле. Причем деньги эти — или хотя бы часть их —
она не давала Фрэнку пустить в оборот. Почти все они шли в Тару, и Скарлетт
писала нескончаемые письма Уиллу Бентину с указаниями, на что их потратить.
Кроме того, она заявила Фрэнку, что когда в Таре удастся, наконец, завершить
ремонт, она намерена давать деньги под залог. «Боже мой! Боже мой!» — стенал
Фрэнк, стоило ему вспомнить об этом. Да женщина даже знать не должна, что такое
залог. В те дни Скарлетт полна была разных планов, и каждый заведующий казался
Франку хуже предыдущего. Она поговаривала даже о том, чтобы построить салун на
участке, где раньше стоял ее склад, пока генерал Шерман не сжег его. Франк был
отнюдь не трезвенником, но он горячо возражал против этой затеи. Владеть
салуном — нехорошее это занятие, оно не принесет счастья, это почти так же
плохо, как сдать дом шлюхам. Почему плохо, объяснить он не мог, и в ответ на
его неуклюжие доводы Скарлетт лишь говорила: «Че-пу-ха!» — Салунщики — хорошие
арендаторы. Дядя Генри всегда это утверждал, — объявила она мужу. —
Они исправно вносят арендную плату, а кроме того, видите ли, Фрэнк, я могла бы
дешево построить салун из несортового леса, который я не могу продать, и сдать
его потом за хорошую плату, а на деньги, вырученные за аренду, на деньги с
лесопилки и на деньги, которые я буду получать, давая под проценты, я смогу
купить еще несколько лесопилок.
— Лапочка моя, зачем вам еще лесопилки! —
воскликнул потрясенный Фрэнк. — Вам следовало бы продать даже ту, которая
у вас есть. Она вас доконает — вы же сами видите, какого труда вам стоит
заставлять работать этих вольных негров, которых вы наняли…
— От вольных негров толку, конечно, чуть, —
согласилась Скарлетт, пропуская мимо ушей его совет продать лесопилку. —
Мистер Джонсон говорит, что утром, придя на работу, он никогда не знает, будет
у него достаточно рабочих или нет. На этих черномазых нынче положиться нельзя.
Поработают день-другой и гуляют, пока не потратят все свои гроши, а то глядишь,
и вся команда не вышла на работу. Чем больше я наблюдаю, как ведут себя эти
вольноотпущенные, тем большим преступлением считаю то, что произошло. Их же
всех просто погубили. Тысячи людей вообще не хотят работать, а те, которых
удается нанять, до того ленивы, до того им не сидится на месте, что от них
никакого проку нет. А стоит на них прикрикнуть — уже не говоря о том, чтобы
огреть хлыстом разок-другой для их же блага, — Бюро вольных людей тотчас
налетит на тебя, как утка на майского жука.
— Лапочка моя, неужели вы разрешаете мистеру Джонсону
бить этих…
— Конечно, нет, — нетерпеливо оборвала она
его. — Разве я вам только что не сказала, что янки посадили бы меня за это
в тюрьму?
— Могу поспорить, что ваш батюшка в жизни ни одного
негра пальцем не тронул, — сказал Фрэнк.
— Ну, одному-то он все-таки накостылял —
мальчишке-конюшему, который не вычистил его лошадь после того, как отец целый
день охотился на ней. Но, Фрэнк, тогда же все было иначе.
Вольные негры — это совсем другое, и хорошая порка пошла бы
кое-кому из них на пользу.
Фрэнк был не только поражен взглядами своей жены и ее
планами, но и теми переменами, которые произошли в ней за эти несколько месяцев
их брака. Ведь он брал в жены существо мягкое, нежное, женственное. За короткое
время своего ухаживания он пришел к выводу, что в жизни не встречал женщины
более пленительно-женственной по своему восприятию жизни, более далекой от
реальности, более застенчивой и беспомощной. Теперь же перед ним был мужчина в
юбке. Несмотря на свои розовые щечки, ямочки и прелестную улыбку, говорила она
и действовала как мужчина. Голос ее звучал резко, категорично, и решения она
принимала мгновенно, без свойственного женщинам миндальничания. Она знала, чего
хочет, и шла к цели кратчайшим путем — как мужчина, а не окольными, скрытыми
путями, как это свойственно женщинам.
Нельзя сказать, чтобы Фрэнк до сих пор ни разу не видел
женщин, умеющих Командовать. В Атланте, как и во всех южных городах, были свои
престарелые дамы, которым люди старались не вставать поперек дороги. Трудно, к
примеру, представить себе человека более властного, чем дородная миссис
Мерриуэзер, более деспотичного, чем хрупкая миссис Элсинг, более искусного в
достижении своих целей, чем сребровласая, сладкоголосая миссис Уайтинг. Но к каким
бы хитростям ни прибегали эти дамы, чтобы добиться своего, — это были
женские хитрости. И все они с подчеркнутым уважением относились к суждениям
мужчин, хотя и не всегда с ними соглашались. Во всяком случае, они были
достаточно хорошо воспитаны, чтобы делать вид, будто руководствуются тем, что
говорят мужчины, а это — главное. Скарлетт же руководствовалась только
собственным мнением и вела дела по-мужски — вот почему весь город и судачил о
ней.
