Случалось, он просыпался ночью и слышал приглушенные
всхлипывания в подушку. Когда он впервые, проснувшись, почувствовал, как дрожит
от ее рыданий кровать, он в тревоге спросил: «Лапочка, что случилось?» — и
услышал в ответ исступленное: «Ах, оставьте меня в покое!» Да, ребенок сделает
ее счастливой и заставит забыть о том, чем ей не положено заниматься.
Случалось, Франк тяжело вздыхал, думая, что вот поймал он тропическую птицу,
которая вся — огонь и сверкание красок, тогда как его, наверное, вполне
устроила бы обыкновенная курица. Да, этак ему было бы намного лучше.
Глава 37
Ветреной, сырой апрельской ночью из Джонсборо примчался на
взмыленной лошади полумертвый от усталости Тони Фонтейн и громким стуком в
дверь разбудил Скарлетт и Франка, перепугав их до полусмерти. И тут — во второй
раз за последние четыре месяца — Скарлетт остро почувствовала, что такое
Реконструкция; до нее дошло, что имел в виду Уилл, сказав: «Наши беды только
начались», — она полнее осознала, как верны были мрачные предсказания Эшли
во фруктовом саду Тары, где гулял ветер:
«То, что нас ждет, будет хуже войны.., хуже тюрьмы.., хуже
смерти».
Впервые она столкнулась в Реконструкцией, когда узнала, что
Джонас Уилкерсон при содействии янки может выселить ее из Тары. Но появление
Тони показало ей, что есть вещи и пострашнее. Он примчался глубокой ночью,
исхлестанный дождем, и через несколько минут навсегда исчез в темноте, но за
этот короткий промежуток приподнял завесу, обнаружив новые беды, и Скарлетт со
всей безнадежностью поняла, что завеса эта никогда не опустится.
В ту ненастную ночь, когда они услышали грохот дверного
молотка — настойчивый, требовательный, Скарлетт вышла на лестницу, закутавшись в
халат, поглядела вниз, в холл, и на миг увидела смуглое мрачное лицо Тони,
который тут же нагнулся и задул принесенную Франком свечу. Скарлетт ринулась в
темноту, схватила холодную влажную руку Тони и услышала, как он прошептал:
— Они гонятся за мной.., еду в Техас.., лошадь подо
мной полумертвая.., а я погибаю от голода… Эшли сказал, чтобы к вам… Только не
зажигайте свечи! Еще разбудите черных… Я не хочу, чтобы вы попали из-за меня в
беду.
На кухне, когда закрыли все ставни и спустили до самых
подоконников жалюзи, он позволил зажечь свет и короткими, отрывистыми фразами
поведал свою историю Франку, в то время как Скарлетт хлопотала, собирая для
него на стол.
Он был без пальто и промок насквозь. Шляпы на нем тоже не
было, черные волосы его прилипли к маленькой голове. Но задор, свойственный
братьям Фонтейн, — задор, от которого у Скарлетт в ту ночь мурашки
побежали по коже, — горел в его бегающих глазках, когда он залпом выпил
виски, которое Скарлетт ему принесла. А Скарлетт благодарила бога, что тетя
Питти мирно храпит наверху. Она бы наверняка упала в обморок, увидев его!
— Одним чертовым ублю.., одним подлипалой стало
меньше, — произнес Тони, протягивая стакан, чтобы ему налили еще
виски, — Я скакал во всю мочь: могу расстаться со своей шкурой, если быстро
не уберусь отсюда. И все равно ни о чем не жалею. Ей-богу, не жалею! Попытаюсь
добраться до Техаса и там затаюсь. Эшли был со мной в Джонсборо и велел мне
ехать к вам. Но мне нужна другая лошадь, Фрэнк, и немного денег. Лошадь у меня
полумертвая — ведь я всю дорогу гнал ее изо всех сил — да к тому же по-глупому
выскочил сегодня из дома как сумасшедший, без пальто, без шляпы и без цента в
кармане. Правда, в доме у нас деньгами не разживешься.
Он рассмеялся и с жадностью набросился на холодную
кукурузную лепешку и холодный салат из листьев репы в хлопьях застывшего белого
жира.
— Можете взять мою лошадь, — спокойно сказал
Фрэнк, — У меня при себе всего десять долларов, но если вы дождетесь здесь
утра…
— Черта с два, да разве я могу ждать! — убежденно,
но даже как-то весело воскликнул Тони. — Они скорей всего мчатся за мной
по пятам. Не так уж намного я их и обогнал! Если бы не Эшли, который вытащил
меня оттуда и посадил на лошадь, я бы так и остался там как дурак и сейчас уже
висел бы в петле. Славный малый этот Эшли.
Значит, и Эшли замешан в этой страшной, непонятной
чертовщине. Скарлетт, вся похолодев, поднесла руку ко рту. А что, если янки уже
схватили Эшли? Ну почему, почему Франк не спросит, что же все-таки произошло?
Почему он принимает все это так спокойно, будто ничего особенного не случилось?
Она с трудом заставила себя разжать губы.
— А что… — начала она. — Кого…
— Да бывшего управляющего вашего батюшки… Будь он
проклят… Джонаса Уилкерсона.
— И вы его… Он что, мертв?
— Бог ты мой, Скарлетт О’Хара! — раздраженно
воскликнул Тони. — Уж если я решил кому-то вспороть брюхо, неужели, вы
думаете, я удовлетворюсь тем, что оцарапаю его тупой стороной ножа? Нет,
конечно, и можете мне поверить, я искромсал его на кусочки.
— Вот и прекрасно, — не повышая голоса, произнес
Франк. — Я никогда не любил этого малого.
Скарлетт взглянула на мужа. Он был совсем не похож на того
слабовольного Фрэнка, которого она знала, — Фрэнка, который обычно нервно
теребил бороденку и которым так легко было помыкать. Сейчас в нем появились
решительность и спокойствие и он справлялся с неожиданно возникшей ситуацией,
не тратя слов даром. Перед ней был мужчина, и Тони — тоже мужчина, и вся эта
страшная история — мужского дело, в котором женщине нет места.
— А Эшли… Он не…
— Нет. Он хотел убить Джонаса, но я сказал ему, что это
мое право, потому что Салли — моя родственница, и Эшли под конец сдался. Но
настоял, что поедет со мной в Джонсборо — на случай, если Уилкерсон возьмет
верх. Я не думаю, чтобы старина Эшли попал из-за этого в беду. Надеюсь, что
нет. А не найдется у вас джема к кукурузной лепешке? И не можете ли вы дать мне
чего-нибудь с собой?
— Я сейчас закричу, если вы не расскажете мне все по
порядку.
— Подождите, пока я уеду, и тогда кричите, сколько
вашей душе угодно. Я все вам расскажу, пока Фрэнк будет седлать лошадь. Этот
чертов… Уилкерсон и так уж причинил немало вреда. Вы же знаете, он чуть не
доконал вас налогами. Но это только одна, из его пакостей. Хуже всего то, что
он без конца подстрекал черномазых. Кто бы мог сказать, что настанет день,
когда я буду их ненавидеть! Черт бы их побрал, они же верят всему, что эти
мерзавцы говорят им, и забывают то доброе, что мы для них делали. А сейчас янки
поговаривают о том, чтобы дать черномазым право голоса. Нам же голосовать не
дадут. Да во всем графстве можно по пальцам пересчитать демократов, которым
разрешено голосовать: янки ведь вычеркнули из списков всех, кто сражался на
стороне Конфедерации. А если они еще неграм разрешат голосовать, то нам вообще
конец. Черт подери, это же наш штат! Наш, а не янки! Ей-богу, Скарлетт, с таким
мириться нельзя! И мы мириться не станем! Что-нибудь придумаем — пусть хоть до
войны дойдет! А то у нас скоро будут и судьи-ниггеры, и законодатели-ниггеры —
куда ни глянь, всюду черные обезьяны…
