Об этом доме атлантские матроны шептались исподтишка, а
священники в своих проповедях, осторожно понизив голос, с сокрушенным видом
называли его «средоточием порока». Все понимали, что такая женщина, как
Красотка, не могла сама заработать столько денег, чтобы открыть подобное
роскошное заведение. Значит, кто-то — и кто-то богатый — стоял за ней. А
поскольку Ретт Батлер никогда не скрывал своих отношений с нею, значит, это был
он. Вид у Красотки, когда она проезжала в своей закрытой карете с наглым желтым
негром на козлах, был весьма процветающий. Она ехала в этой своей карете,
запряженной двумя отменными гнедыми, и все мальчишки, если им удавалось сбежать
от матерей, высыпали на улицу поглазеть на нее, а потом возбужденно шептали
друг другу: «Это она! Старуха Красотка! Я видел ее красные волосы!» Рядом с
домами, покрытыми шрамами от снарядов и кое-как залатанными старым тесом и
почерневшими от дыма пожарищ кирпичами, вставали прекрасные дома «саквояжников»
и тех, кто нажился на войне, — дома с мансардами, с островерхими крышами и
башенками, с витражами в окнах, с большими лужайками перед крыльцом. Из вечера
в вечер в этих недавно возведенных домах ярко светились окна, за которыми
горели газовые люстры, и далеко разносились звуки музыки и шарканье танцующих
ног. Женщины в шуршащих ярких шелках прогуливались по узким длинным верандам,
окруженные мужчинами в вечерних костюмах. Хлопали пробки от шампанского, столы,
накрытые кружевными скатертями, ломились от блюд: здесь ужины подавали из семи перемен.
Ветчина в вине, и фаршированная утка, и паштет из гусиной печенки, и редкие
фрукты даже в неурочное время года в изобилии стояли на столах.
А за облезлыми дверями старых домов ютились нужда и голод,
которые ощущались достаточно остро, хоть их и переносили со стоическим
мужеством, — они ранили тем сильнее, чем больше пренебрежения выказывалось
материальным благам. Доктор Мид мог бы поведать немало тягостных историй о
семьях, которые вынуждены были сначала переехать из особняка в квартиру, а потом
из квартиры — в грязные комнаты на задворках. Слишком много было у него
пациенток, страдавших «слабым сердцем» и «упадком сил». Он знал — и они знали,
что он знает: все дело было недоедании. Он мог бы рассказать о том, как
туберкулез наложил свою лапу на целые семьи, о том, как в лучших семьях Атланты
появилась цинга, от которой раньше страдали лишь самые обездоленные белые
бедняки. И как появились дети с тоненькими, кривыми от рахита ножками и матери,
у которых нет молока. Когда-то старый доктор готов был благодарить бога за
каждое новое дитя, которому он помог появиться на свет. Теперь же он не считал,
что жизнь — это такое уж благо. Неприветливый это был мир для маленьких детей,
и многие умирали в первые же месяцы жизни.
Яркие огни и вино, звуки скрипок и танцы, парча и тонкое
сукно в поставленных на широкую ногу больших домах, а за углом — медленная
смерть от голода и холода. Спесь и бездушие — у победителей; горечь
долготерпения и ненависть — у побежденных.
Глава 38
Скарлетт все это видела, жила с этим сознанием днем, с этим
сознанием ложилась вечером в постель, страшась каждой следующей минуты. Она
знала, что они с Фрэнком уже числятся из-за Тони в черных списках янки и что
несчастье может в любую минуту обрушиться на них. Но именно сейчас откатиться
назад, к тому, с чего она начинала, — нет, этого она просто не могла
допустить: ведь она ждала ребенка, а лесопилка как раз начала приносить доход,
и будущее Тары до осени, то есть до нового урожая хлопка, всецело зависело от
этого дохода. Что, если она все потеряет?! Что, если придется начинать все
сначала с теми скромными средствами, которыми она располагает в борьбе в этим
безумным миром? Ну, что она может выставить против янки и их порядка — свои
пунцовые губки, свои зеленые глаза, свой острый, хоть и небольшой, умишко.
Снедаемая тревогой, она чувствовала, что легче покончить с собой, чем начинать
все сначала.
Среди разрухи и хаоса этой весны 1866 года она направила всю
свою энергию на то, чтобы сделать лесопилку доходной. Ведь деньги в Атланте
были. Горячка восстановления города давала Скарлетт возможность нажиться, и она
понимала, что будет делать деньги, если только не попадет в тюрьму. Но,
твердила она себе, ходить надо легко, пританцовывая, не обращая внимания на
оскорбления, мирясь с несправедливостью, не обижаясь ни на кого, будь то белый
или черный. Она ненавидела наглых вольных негров, и по спине ее пробегал
холодок — такое ее охватывало бешенство всякий раз, когда она слышала их
оскорбительные шуточки по своему адресу и визгливый хохот. Но она ни разу не
позволила себе хотя бы презрительно взглянуть на них. Она ненавидела
«саквояжников» и подлипал, которые без труда набивали себе карманы, в то время
как ей приходилось так трудно, но ни словом не осудила их. Никто в Атланте не
презирал янки так, как она, ибо при одном виде синего мундира к горлу у нее от
ярости подступала тошнота, но даже в кругу семьи она ни единым словом не выдала
своих чувств. «Я же не идиотка — я рта не раскрою, — мрачно твердила она
себе. — Пусть другие терзаются, оплакивая былые дни и тех, кто уже не
вернется. Пусть другие сжигают себя в огне ненависти, кляня правление янки и
теряя на этом право голосовать. Пусть другие сидят в тюрьме за то, что не умели
держать язык за зубами, и пусть их вешают за причастность к ку-клукс-клану. (Каким
леденящим ужасом веяло от этого названия — оно пугало Скарлетт не меньше, чем
негров.) Пусть другие женщины гордятся тем, что их мужья — в ку-клукс-клане.
Слава богу, Фрэнк с ними не связан! Пусть другие горячатся, и волнуются, и
строят козни и планы, как изменить то, чего уже не изменишь. Да какое имеет
значение прошлое по сравнению с тяготами настоящего и ненадежностью будущего?
Какое имеет значение, есть у тебя право голоса или нет, когда хлеб и кров и
жизнь на свободе — вот они, реальные проблемы?! О господи, смилуйся, убереги
меня от всяких бед до июня!» Только до июня! Скарлетт знала, что к этому
времени она вынуждена будет уединиться в доме тети Питти и сидеть там, пока
ребенок не появится на свет. Ее и так уже порицали за то, что она показывается
на людях в таком состоянии. Леди никому не должна показываться, когда носит под
сердцем дитя. Теперь уже и Фрэнк с тетей Питти умоляли ее не позорить себя — да
и их, — и она обещала оставить работу в июне.
Только до июня! К июню надо так наладить все на лесопилке,
чтобы там могли обойтись без нее. К июню у нее уже будет достаточно денег,
чтобы чувствовать себя хоть немного защищенной на случай беды. Столько еще надо
сделать, а времени осталось так мало! Хоть бы в сутках было больше часов! И она
считала минуты в лихорадочной погоне за деньгами — денег, еще, еще денег!
Она так донимала робкого Франка, что дела в лавке пошли на
лад и он даже сумел взыскать кое-какие старые долги. Но надежды Скарлетт были
прежде всего связаны с лесопилкой. Атланта в эти дни походила на гигантское
растение, которое срубили под корень, и вот теперь оно вдруг снова пошло в
рост, только более крепкое, более ветвистое, с более густой листвой. Спрос на
строительные материалы намного превышал возможности его удовлетворить. Цены на
лес, кирпич и камень стремительно росли — лесопилка Скарлетт работала от зари
до темна, когда уже зажигали фонари.
