Половина ее ежемесячных доходов Шла Уиллу в Тару, часть —
Ретту в счет долга, а остальные Скарлетт откладывала. Ни один скупец не
пересчитывал свое золото чаще, чем она, и ни один скупец не боялся потерять
его. Она не хотела класть деньги в банк: а вдруг он прогорит или янки все
конфискуют. И вот она все что могла носила при себе, за корсетом, а остальное
рассовывала по всему дому — пачечки банкнот лежали под неплотно пригнанным
кирпичом очага, в мешочке для мусора, между страницами Библии. По мере того Как
шли недели, характер у Скарлетт становился все невыносимее, ибо с каждым
отложенным ею долларом увеличивалась сумма, которую, случись беда, она могла
потерять.
Франк, Питти и слуги выносили вспышки ее гнева с поистине
умопомрачительным долготерпением, объясняя ее плохое расположение духа
беременностью и, конечно же, не догадываясь о подлинной причине. Франк знал,
что беременным женщинам следует во всем потакать, и поэтому запрятал свою
гордость поглубже и не сетовал на то, что жена занимается лесопилками и
показывается на улицах города в таком виде, в каком леди не должны появляться.
Поведение Скарлетт не переставало приводить его в замешательство, но он решил,
что может еще какое-то время потерпеть. Вот родится ребенок, и, он уверен, она
снова станет такой же нежной и женственной, какой была, когда он ухаживал за
ней.
Но несмотря на все его старания улестить ее, она продолжала
устраивать сцены, и ему нередко казалось, что жена ведет себя как безумная.
Никто, видимо, не понимал, что на самом деле владело ею, что
доводило ее до безумия. А ею владело безудержное желание привести дела в
порядок, прежде чем придется совсем отгородиться от мира; собрать как можно
больше денег на случай нового бедствия; воздвигнуть прочную стену из живых
денег против нарастающей ненависти янки. В эти дни деньги всецело владели ее
мыслями. И если она думала о будущем ребенке, то лишь с яростью и раздражением
— уж очень несвоевременно он собирался появиться на свет.
«Смерть, налоги, роды! Ни то, ни другое, ни третье никогда
не бывает вовремя».
Атланта была уже и так скандализована, когда Скарлетт,
женщина, стала заниматься лесопилкой, но по мере того как шло время, город
решил, что эта женщина вообще способна на все. Ее беззастенчивая манера
торговаться шокировала людей — особенно если учесть, что ее бедная матушка была
из Робийяров; а уж разъезжать по улицам, когда всем известно про ее
беременность, было и вовсе непристойно. Даже иные негритянки — не говоря уж об
уважающих себя белых женщинах — и те не выходят за порог своих домов с той
минуты, как у них возникает подозрение, что они, возможно, в положении. Недаром
миссис Мерриуэзер возмущенно заявила, что Скарлетт, того и гляди, родит прямо на
улице.
Но все пересуды на ее счет были сущей ерундой в сравнении с
волною сплетен, которая прокатилась теперь по городу. Мало того что Скарлетт
торгует с янки — ей еще это и нравится!
Миссии Мерриуэзер, да и не только она, но и многие другие
южане имели дела с пришельцами-северянами; разница состояла лишь в том, что им
это было не по нутру, а Скарлетт это нравилось — во всяком случае, такое
складывалось впечатление, что было совсем уж скверно. Она даже распивала чаи с
женами офицеров-янки у них в домах! Собственно, оставалось только пригласить их
к себе, и в городе считали, что она и пригласила бы, если бы не тетя Питти и
Фрэнк.
Скарлетт знала, что в городе говорят о ней, не обращала
внимания, не могла позволить себе обращать внимание. Она по-прежнему ненавидела
янки с такой же силой, как в тот день, когда они пытались сжечь Тару, но умела
скрывать свою ненависть. Она понимала, что деньги можно выкачать только из
янки, и успела уже уразуметь, что улыбка и доброе словцо прокладывают ей верный
путь для получения новых заказов на лес.
Когда-нибудь, когда она станет очень богатой и денежки ее
будут надежно припрятаны, так что янки уже не смогут их найти, — вот
тогда, тогда она выложит им все, что о них думает, выложит им, как она их
ненавидит, презирает, ни в грош не ставит! Вот будет торжество! Но пока эта
минута не настала, простой здравый смысл требует, чтобы она ладила с ними. И
если это называется лицемерием, что ж, пусть Атланта потешается над ней.
Она обнаружила, что завязать дружбу с офицерами-янки так же
просто, как подстрелить сидящую птицу. Они были одинокими изгнанниками во
враждебном краю, и многие, живя в этом городе, изголодались по милому женскому
обществу, ибо здесь уважающие себя женщины, проходя мимо янки, подбирали юбки с
таким выражением лица, словно вот-вот плюнут. Одни только проститутки да
негритянки были любезны с ними. А Скарлетт бесспорно была дамой, причем дамой
из хорошей семьи, хоть она и работала, и они расцветали от ее сияющей улыбки и
живого блеска ее зеленых глаз.
Скарлетт же, сидевшей в своей двуколке, беседуя с ними и
играя ямочками на щеках, часто казалось, что вот сейчас она не выдержит и
пошлет их к черту прямо в лицо. Но она сдерживалась и вскоре обнаружила, что
обвести янки вокруг пальца не сложнее, чем южанина. Только это было не столько
удовольствием, сколько неприятной обязанностью. Она разыгрывала из себя милую и
рафинированную даму-южанку, попавшую в беду. Вела себя скромно, с достоинством
и умела держать свою жертву на должном расстоянии, тем не менее в манерах ее
было столько мягкости, что офицеры-янки тепло вспоминали потом миссис Кеннеди.
Теплые воспоминания могли принести свою пользу, а на это
Скарлетт как раз и делала ставку. Многие офицеры гарнизона, не зная, сколько им
придется пробыть в Атланте, вызывали к себе жен и детей. А поскольку гостиницы
и пансионы были переполнены, они стали строить себе небольшие домики. Так
почему бы не купить лес у прелестной миссис Кеннеди, которая была с ними
любезнее всех в городе? Да и «саквояжники» и подлипалы, строившие себе
прекрасные дома, магазины и гостиницы на только что нажитые деньги, находили
куда более приятным иметь дело с ней, чем с бывшими солдатами-конфедератами,
которые были, правда, с ними любезны, но от этой любезности веяло такой
официальностью и таким холодом, что она была хуже открытой ненависти.
Итак, благодаря красоте, обаянию и умению Скарлетт
произвести впечатление беспомощной, всеми покинутой женщины, янки охотно
становились постоянными ее клиентами и покупали все у нее на складе и в лавке
Фрэнка, считая, что надо же помочь отважной маленькой дамочке, не имеющей иной
опоры, кроме никчемного мужа. А Скарлетт, глядя на то, как ширится ее дело,
понимала, что не только обеспечивает себе настоящее с помощью денег янки, но и
будущее — с помощью друзей среди янки.
Поддерживать отношения с офицерами-янки в выгодном для нее
смысле оказалось легче, чем она ожидала, ибо все они с почтением относились к
дамам-южанкам, зато их жены, как вскоре обнаружила Скарлетт, стали для нее
неожиданно проблемой. Она ведь вовсе не собиралась водить знакомство с женами
янки. Она была бы рада вообще их не знать, но жены офицеров твердо решили
знаться с нею. Ими владело неистребимое любопытство в отношении всего, что
связано с Югом и южанками, и знакомство со Скарлетт давало возможность это
любопытство удовлетворить. Другие обитательницы Атланты не желали иметь с ними
ничего общего — даже не раскланивались в церкви, поэтому, когда дела привели
Скарлетт к ним в дом, они встретили ее как посланную свыше, явившуюся в ответ
на их мольбу. Частенько, когда Скарлетт сидела в своей двуколке перед домом
какого-нибудь янки и беседовала с хозяином о стояках и кровельной дранке, жена
выходила из дома и присоединялась к разговору или настаивала на том, чтобы
Скарлетт зашла к ним выпить чайку. Скарлетт редко отказывалась, как бы ей это
ни претило, ибо всегда надеялась уловить минутку и тактично посоветовать делать
покупки в лавке Фрэнка. Но много раз ей приходилось крепко брать себя в руки,
ибо хозяева слишком уж бесцеремонно лезли в ее личные дела и к тому же с
самодовольным высокомерием относились ко всему южному.
