— Питер, — сказала она, и голос ее прервался: она
положила руку на его тощее плечо. — Мне стыдно, что ты плачешь. Да разве
можно обращать на них внимание! Ведь они всего лишь янки, проклятые янки!
— Но они говорили при мне, точно я мул и человеческих
слов не понимаю, точно я какой африканец и не знаю, о чем они толкуют, —
сказал Питер, шумно шмыгнув носом. — И они обозвали меня ниггером, а меня
еще ни один белый не называл ниггером, да еще обозвали вашим старым псом и
сказали, что ниггерам доверять нельзя! Это мне-то нельзя доверять! Да ведь
когда старый полковник умирал, что он сказал мне? «Слушай, Питер! Приглядывай
за моими детьми. И позаботься о нашей мисс Питтипэт, — сказал он, —
потому как ума у нее не больше, чем у кузнечика». И разве плохо я о ней
заботился столько лет…
— Сам архангел Гавриил не мог бы о ней лучше
заботиться, — стремясь успокоить его, сказала Скарлетт. — Мы бы
просто пропали без тебя.
— Да уж, мэм, премного благодарен вам, мэм. Я-то это
знаю, и вы знаете, а вот янки не знают и знать не хотят. Ну, чего они нос в
наши дела-то суют, мисс Скарлетт? Они же не понимают нас, конфедератов.
Скарлетт промолчала, ибо ею все еще владел гнев, который она не смогла излить
на женщин-янки. Так, в молчании, они, и поехали дальше домой. Питер перестал
шмыгать носом, зато его нижняя губа начала вытягиваться, пока не опустилась
чуть не до подбородка. Теперь, когда первая обида немного поутихла, в нем стало
нарастать возмущение.
А Скарлетт подумала: какие чертовски странные люди эти янки!
Те женщины, видно, считали, что раз дядюшка Питер черный, значит, у него нет
ушей, чтобы слышать, и нет чувств, столь же легко ранимых, как у них самих.
ЯнКи не знают, что с неграми надо обращаться мягко, как с детьми, надо
наставлять их, хвалить, баловать, журить. Не понимают они негров, как не
понимают и отношений между неграми и их бывшими хозяевами. А ведь они вели
войну за то, чтобы освободить негров. Теперь же, освободив, не желают иметь с
ними ничего общего — разве что используют их, чтобы держать в страхе южан. Они
не любят негров, не верят им, не понимают их, и, однако же, именно они кричат о
том, что южане не умеют с ними обращаться.
Не доверять черным! Да Скарлетт доверяла им куда больше, чем
многим белым, и, уж конечно, больше, чем любому янки. У негров столько
преданности, столько бескорыстия, столько любви — никаким кнутом этого из них
не выбьешь, никакими деньгами не купишь. Скарлетт вспомнила о горстке верных
слуг, которые остались с ней в Таре, когда в любую минуту могли нагрянуть янки,
хотя никто не мешал им удрать или присоединиться к войскам и вести привольную
жизнь. Но они остались с ней.
Скарлетт вспомнила о Дилси, собиравшей хлопок в полях вместе
с ней; о Порке, рисковавшем жизнью, залезая в соседские курятники, чтобы
накормить их семью; о Мамушке, ездившей с ней в Атланту, чтобы уберечь ее от
беды. Она вспомнила о слугах своих соседей, которые оставались дома, оберегая
своих хозяек, пока мужчины сражались на фронте, и как они бежали с хозяевами,
терпя все ужасы войны, выхаживали раненых, хоронили мертвых, утешали
пострадавших, трудились, клянчили, воровали, чтобы в господском доме на столе
всегда была еда. Даже сейчас, несмотря на все чудеса, обещанные Бюро вольных
людей, они не уходили от своих хозяев и трудились куда больше, чем когда-либо во
времена рабства. Но янки не понимают этого и никогда не поймут.
— А ведь именно они сделали тебя свободным, —
громко произнесла она.
— Нет, мэм! Они меня свободным не сделали. Я бы в жизни
не позволил этакой падали делать меня свободным, — возмущенно произнес
Питер. — Все равно я принадлежу мисс Питти, и, когда помру, она похоронит
меня на семейном кладбище Гамильтонов, где у меня есть место… Да уж, моя мисс
крепко рассердится, когда я расскажу ей, как вы позволили этим женам янок
оскорблять меня.
— Ничего я им не позволяла! — от удивления
невольно повысила голос Скарлетт.
— Нет, позволили, мисс Скарлетт, — сказал Питер,
еще дальше выпячивая губу. — Ни вам, ни мне нечего было останавливаться с
этими янками, чтобы они оскорбляли меня. Не беседовали бы вы с ними, они и не
назвали бы меня мулом или африканцем. И не защищали вы меня тоже.
— Как это не защищала! — воскликнула Скарлетт,
глубоко уязвленная его словами. — Разве я не сказала им, что ты — член
нашей семьи?
— Какая же это защита? Вы просто сказали правду, —
заявил Питер. — Мисс Скарлетт, не должны вы иметь дело с янками, нечего
вам с ними знаться. Никакая другая леди так себя не ведет. Мисс Питти, к
примеру, даже своих маленьких туфелек об такую падаль не вытерла бы. Нет, не
понравится ей, когда я расскажу, что они про меня говорили.
Осуждение Питера Скарлетт восприняла болезненнее, чем все,
что говорили Фрэнк, или тетя Питти, или соседи, — ей это было настолько
неприятно, что захотелось схватить старого негра и трясти до тех пор, пока его
беззубые десны не застучат друг о друга. Питер сказал правду, но ей неприятно
было слышать это от негра, да к тому же от своего, домашнего. Когда уж и слуги
недостаточно высокого о тебе мнения — большего оскорбления для южанина нельзя и
придумать.
— Старый пес! — буркнул Питер. — Я так думаю,
мисс Питти больше не захочет, чтобы я после этого вас возил. Нет, мэм!
— Тетя Питти захочет, чтобы ты возил меня
по-прежнему, — решительно заявила Скарлетт, — так что давай не будем
больше об этом говорить.
— Со спиной у меня худо, — мрачно предупредил ее
Питер. — Так она как раз сейчас болит, что я едва сижу. Л моя мисс не
захочет, чтоб я разъезжал по городу, когда мне так худо… Мисс Скарлетт, ничего
хорошего не будет, ежели вы с янками и со всякой белой нечистью поладите, а близкие
от вас отвернутся.
Вывод был очень точный, и Скарлетт, хоть все еще и кипела от
ярости, умолкла. Да, победители одобряли ее и ее семью, а соседи — нет. Она
знала все, что говорили о ней в городе. А теперь вот и Питер ее не одобряет —
даже не хочет, чтоб его видели с ней. Это уж была последняя капля.
До сих пор ей было безразлично общественное мнение, она не
обращала на него внимания и даже относилась к нему с легким презрением. Но
слова Питера разожгли в ее душе горькую обиду, вызвали желание обороняться, породили
неприязнь к соседям — совсем как к янки.
«Ну, что им до того, как я поступаю? — подумала
она. — Они, должно быть, думают, что мне нравится общаться с янки и
работать, как рабыне. Мне и так тяжело, а они делают для меня жизнь еще
тяжелее. Но мне плевать на то, что они думают. Я не позволю себе обращать на
это внимание. Я просто не могу сейчас обращать на это внимание. Но наступит
день, наступит день…» Да, такой день наступит! И тогда ее мир перестанет быть
зыбким, тогда она сядет, сложит ручки на коленях и будет вести себя как
настоящая леди, какой была Эллин. Она снова станет беспомощной и нуждающейся в
защите, как и положено быть леди, и тогда все будут ее одобрять. Ах, какою леди
до кончиков ногтей она станет, когда у нее опять появятся деньги! Тогда она
сможет быть доброй и мягкой, какой была Эллин, и будет печься о других и думать
о соблюдении приличий. И страх не будет преследовать ее день и ночь, и жизнь
потечет мирно, неспешно. И у нее будет время играть с детьми и проверять, как
они отвечают уроки. Будут долгие теплые вечера, когда к ней будут приезжать
другие дамы, и под шуршание нижних юбок из тафты и ритмичное потрескивание
вееров из пальмовых листьев им будут подавать чай, и вкусные сандвичи, и
пироги, и они часами будут неторопливо вести беседу. И она будет доброй ко всем
несчастным, будет носить корзинки с едой беднякам, суп и желе — больным и
«прогуливать» обделенных судьбой в своей красивой коляске. Она станет леди по
всем законам Юга — такой, какой была ее мать. И тогда все будут любить ее, как
любили Эллин, и будут говорить, какая она самоотверженная, и будут называть ее
«Благодетельница»!
