Она находила удовольствие в этих мыслях о будущем, —
удовольствие, не омраченное сознанием того, что у нее нет ни малейшего желания
быть самоотверженной, или щедрой, или доброй. Она хотела лишь слыть таковой.
Однако ее мозг был слишком примитивен, слишком невосприимчив, и она не
улавливала разницы между «быть» и «слыть». Ей достаточно было верить, что
настанет такой день, когда у нее появятся деньги и все будут одобрять ее.
Да, настанет такой день! Но пока он еще не настал. Не
настало еще время, чтобы о ней перестали судачить. Она еще не может вести себя
как настоящая леди.
А Питер сдержал слово. Тетя Питти действительно пришла в
невероятное волнение, у Питера же за ночь разыгрались такие боли в спине, что
он больше не садился на козлы. С тех пор Скарлетт стала ездить одна, и мозоли,
которые исчезли было с ее рук, появились снова.
Так прошли весенние месяцы, и холодные апрельские дожди
сменились теплом и душистой майской зеленью. Неделя бежала за неделей в трудах
и заботах, осложненных недомоганием, вызванным беременностью; с течением
времени старые друзья становились холоднее, а родные — добрее и внимательнее,
выводя Скарлетт из себя своей опекой и полным непониманием того, что ею движет.
В эти дни тревоги и борьбы среди всех, окружавших Скарлетт, лишь один человек
понимал ее, только на него она могла положиться; этим человеком был Ретт
Батлер. Странно, что именно он предстал перед ней в таком свете, —
непостоянный, как ртуть, и порочный, как дьявол из преисподней. Но он
сочувствовал ей, а как раз этого ей и недоставало, хотя меньше всего она
рассчитывала встретить сочувствие у него.
Он часто уезжал из города по каким-то таинственным делам в
Новый Орлеан — он никогда не говорил, зачем туда едет, но эти поездки вызывали
у нее что-то близкое к ревности: она была уверена, что они связаны с женщиной
или — с женщинами. Но с тех пор как дядюшка Питер отказался возить ее, Ретт все
больше и больше времени проводил в Атланте.
Находясь в городе, он обычно играл в карты в комнатах над
салуном «Наша славная девчонка» или в баре Красотки Уотлинг, где вместе с
самыми богатыми янки и «саквояжниками» измышлял разные способы обогащения, за
что горожане презирали его не меньше, чем его собутыльников. В доме у Скарлетт
он больше не появлялся — по всей вероятности, щадя чувства Фрэнка и Питти,
которые оскорбились бы, если бы Скарлетт вздумала принимать визитера, находясь
в столь деликатном положении. Но так или иначе, она сталкивалась с ним почти
каждый день. Он нередко подъезжал к ней, когда она катила в своей двуколке по
пустынной Персиковой или Декейтерской дороге, где находились ее лесопилки.
Завидев ее, Ретт неизменно придерживал лошадь, и они подолгу болтали, а иногда он
привязывал лошадь к задку двуколки, садился рядом со Скарлетт и вез ее, куда ей
требовалось. Она в эти дни быстро уставала, хоть и не любила в этом
признаваться, и всегда была рада передать ему вожжи. Он всякий раз расставался
с ней до того, как они возвращались в город, но вся Атланта знала об их
встречах, и у сплетников появилась возможность кое-что добавить к длинному
перечню проступков, совершенных Скарлетт в нарушение приличий.
Ей случалось задуматься над тем, так ли уж неожиданны были
эти встречи. Они становились все более частыми по мере того, как шли недели и
обстановка в городе из-за стычек с неграми накалялась. Но почему Ретт ищет
встреч с нею именно сейчас, когда она так плохо выглядит? Никаких видов на нее
у него теперь, конечно, нет, если они вообще когда-то были, в чем она начала
сомневаться. Он давно перестал подтрунивать над ней, вспоминать ту ужасную
сцену в тюрьме янки. Он перестал даже упоминать об Эшли или ее любви к нему, ни
разу — с присущими ему грубостью и невоспитанностью — не говорил, что
«вожделеет ее». Скарлетт сочла за лучшее не трогать лиха, пока спит тихо, и не
спрашивала Ретта, почему он стал так часто встречаться с ней. А потом она
решила: все его занятия в общем-то сводятся к игре в карты и у него так мало в
Атланте добрых друзей, вот он и ищет ее общества исключительно развлечения
ради.
Но чем бы ни объяснялось его поведение, она находила его
общество приятным. Он выслушивал ее сетования по поводу упущенных покупателей и
неплатящих должников, по поводу мошенника мистера Джонсона и этой бестолочи
Хью. Он аплодировал ее победам, в то время как Фрэнк лишь снисходительно
улыбался, а Питти в изумлении изрекала: «Батюшки!» Скарлетт была уверена, что
Ретт частенько подбрасывал ей заказчиков, так как был знаком со всеми богатыми
янки и «саквояжниками», но когда она спрашивала его об этом, он неизменно все
отрицал. Она прекрасно знала цену Ретту и не доверяла ему, но настроение у нее
неизменно поднималось, когда он показывался из-за поворота тенистой дороги на
своем большом вороном коне. А когда он перелезал в двуколку и отбирал у нее
вожжи с какой-нибудь задиристой шуточкой, она словно расцветала и снова
становилась юной хохотушкой, несмотря на все свои заботы и расплывавшуюся
фигуру. Она могла болтать с ним о чем угодно, не скрывая причин, побудивших ее
поступить так или иначе, или своего подлинного мнения по поводу тех или иных
вещей, — болтать без умолку, не то что с Фрэнком или даже с Эшли, если уж
быть до конца откровенной с самой собой. Правда, когда она разговаривала с
Эшли, возникало много такого, чего соображения чести не позволяли ей говорить,
и эти невысказанные слова и мысли, естественно, влияли на ход беседы. Словом,
приятно было иметь такого друга, как Ретт, раз уж он по каким-то непонятным
причинам решил вести себя с ней по-доброму. Даже очень приятно — ведь у нее в
ту пору было так мало друзей.
— Ретт, — с негодованием воскликнула она вскоре
после ультиматума, который предъявил ей дядюшка Питер, — почему в этом
городе люди так подло относятся ко мне и так плохо обо мне говорят? Трудно даже
сказать, о ком они говорят хуже — обо мне или о «саквояжниках»! Я никогда ни во
что не вмешиваюсь и не делаю ничего плохого и…
— Если вы ничего плохого не делаете, то лишь потому,
что вам не представилось возможности, и, вероятно, люди смутно это понимают.
— Да будьте же, наконец, серьезны! Они меня доводят до
исступления. А ведь я всего-навсего хочу немного подзаработать и…
— Вы всего-навсего стараетесь быть непохожей на других
женщин и весьма преуспели в этом. А я уже говорил вам, что это грех, который не
прощает ни одно общество. Посмей быть непохожим на других — и тебя предадут
анафеме! Да уже одно то, что вы с таким успехом извлекаете прибыль из своей
лесопилки, Скарлетт, является оскорблением для всех мужчин, не сумевших
преуспеть. Запомните: место благовоспитанной женщины — в доме, и она ничего не
должна знать о грубом мире дельцов. — Но если бы я сидела дома, у меня уже
давно не осталось бы крыши над головой.
— Зато вы голодали бы гордо, как положено благородной
даме.
— Чепуха! Посмотрите на миссис Мерриуэзер. Она торгует
пирогами, кормит ими янки, что много хуже, чем иметь лесопилку, а миссис Элсинг
шьет и держит постояльцев, а Фэнни расписывает фарфор, делает уродливейшие
вещи, которые никому не нужны, но все их покупают, чтобы поддержать ее, а…
