— Убирайтесь! — выкрикнула она, натягивая вожжи, и
вдруг ее стало рвать. Ретт тотчас остановил лошадь, дал Скарлетт два чистых
носовых платка и ловко наклонил ее голову над краем двуколки. Вечернее солнце,
косо прорезавшее недавно распустившуюся листву, несколько мгновений тошнотворно
крутилось у нее перед глазами в вихре золотого и зеленого. Когда приступ рвоты
прошел, Скарлетт закрыла лицо руками и заплакала от обиды. Ее не только вырвало
перед мужчиной, — а худшей беды для женщины не придумаешь, — но
теперь этот позор, ее беременность, уже не скроешь. У нее было такое чувство,
что она никогда больше не сможет посмотреть Ретту в лицо. И надо же, чтобы это
случилось именно при нем, при этом человеке, который так неуважительно
относится к женщинам! Она плакала, ожидая вот-вот услышать какую-нибудь грубую
шуточку, которую она уже никогда не сможет забыть.
— Не будьте дурочкой, — спокойно сказал он. —
А вы, видно, самая настоящая дурочка, раз плачете от стыда. Да ну же, Скарлетт,
не будьте ребенком. Я, сами понимаете, не слепой и, конечно, знаю, что вы
беременны.
Она лишь глухо охнула и крепче прижала пальцы к
раскрасневшемуся лицу. Уже само это слово приводило ее в ужас. Фрэнк от
стеснения всегда говорил об ее беременности иносказательно: «в вашем
положении»; Джералд деликатно говорил: «в ожидании прибавления семейства», а
дамы жеманно именовали беременность «состоянием».
— Вы сущее дитя, если думали, что я ничего не знаю, и
специально парились под этой жаркой полостью. Конечно же, я знал. Стал бы я
иначе…
Он вдруг умолк, и между ними воцарилось молчание. Он взял
вожжи и присвистнул, понукая лошадь. А затем тихо заговорил; его тягучий голос
приятно ласкал слух, и постепенно кровь отхлынула от ее горевших, все еще
закрытых руками щек.
— Вот уж не думал, что вы так смешаетесь, Скарлетт. Я
всегда считал вас разумной женщиной, я просто разочарован. Неужели в вашей душе
еще есть место для скромности? Боюсь, я поступил не как джентльмен, намекнув на
ваше состояние. Да я, наверно, и не джентльмен, раз беременность не повергает
меня в смущение. Я вполне могу общаться с беременными женщинами как с обычными
людьми, а не смотреть в землю, или на небо, или куда-то еще, только не на их талию,
и в то же время исподтишка поглядывать на них вот уж это я считаю верхом
неприличия. Да и почему, собственно, я должен себя так вести? Ведь в вашем
состоянии нет ничего ненормального. Европейцы относятся к этому куда разумнее,
чем мы. Они поздравляют будущих мамаш и желают им благополучного разрешения.
Хотя так далеко я бы не пошел, но все же это кажется мне разумнее нашего
притворства. Ведь это же естественное положение вещей, и женщины должны
гордиться своим состоянием, а не прятаться за закрытыми дверьми, точно они
совершили преступление.
— Гордиться! — сдавленным голосом произнесла
Скарлетт. — Гордиться — тьфу!
— А разве вы не гордитесь тем, что у вас будет ребенок?
— О господи, нет, конечно! Я.., я ненавижу детей!
— Вы хотите сказать: детей от Фрэнка?
— Да нет, от кого угодно.
На секунду все снова поплыло у нее перед глазами от ужаса,
что она так неудачно выразилась, но голос его продолжал звучать ровно, точно
ничего такого и не было сказано:
— Значит, тут мы с вами не сходимся. Я вот люблю детей.
— Любите? — воскликнула она, невольно подняв на
него глаза; она была до того поражена, что забыла о своем смущении. —
Какой же вы лгун!
— Я люблю младенцев и маленьких детей, пока они еще не
выросли, и не стали думать, как взрослые, и не научились, как взрослые, лгать,
и обманывать, и подличать. Это не должно быть новостью для вас. Вы же знаете,
что я очень люблю Уэйда Хэмптона, хоть он и растет не таким, каким бы
следовало.
А ведь это правда, подумала, удивившись про себя, Скарлетт.
Ему как будто и в самом деле нравилось играть с Уэйдом, и он часто приносил
мальчику подарки.
— Теперь, раз мы заговорили на эту ужасную тему и вы
признали, что ждете младенца в не слишком отдаленном будущем, я скажу то, что
уже неделю хочу сказать. Во-первых, опасно ездить одной. И вы это знаете. Вам
достаточно часто об этом говорили. Если вам самой наплевать, что вас могут
изнасиловать, подумайте хотя бы о последствиях. Из-за вашего упрямства может
так получиться, что ваши галантные сограждане вынуждены будут мстить за вас и вздернут
двух-трех черномазых. И тогда янки обрушатся на ваших друзей и кого-нибудь уж
наверняка повесят. Вам никогда не приходило в голову, что дамы недолюбливают
вас, возможно, потому, что из-за вашего поведения их мужьям и сыновьям могут
свернуть шею? Более того, если ку-клукс-клан будет продолжать расправляться с
неграми, янки так прижмут Атланту, что Шерман покажется вам ангелом. Я знаю, о
чем говорю, потому что я в хороших отношениях с янки. Стыдно признаться, но они
смотрят на меня, как на своего, и открыто говорят при мне обо всем. Они
намерены истребить ку-клукс-клан — пусть даже для этого им пришлось бы снова
сжечь город и повесить каждого десятого мужчину. А это заденет и вас Скарлетт.
Вы можете потерять деньги. Да и потом, когда занимается прерия, пожара не
остановишь. Конфискация собственности, повышение налогов, штрафы с
подозреваемых мужчин — я слышал, как обсуждались все эти меры. Ку-клукс-клан…
— А вы кого-нибудь знаете из куклуксклановцев? К
примеру, Томми Уэлберн или Хью…
Он нетерпеливо передернул плечами.
— Откуда же мне их знать? Я ренегат, перевертыш,
подлипала, подпевающий северянам. Разве могу я знать такие вещи? Но я знаю,
кого подозревают янки, и достаточно южанам сделать один неверный шаг, как они
считайте что болтаются на виселице. И хотя, насколько я понимаю, вы без
сожаления послали бы ваших соседей на виселицу, я уверен, вы пожалели бы, если
б вам пришлось расстаться с лесопилками. По выражению вашего личика я вижу, что
вы, моя упрямица, не верите мне и мои слова падают на бесплодную почву. Поэтому
я скажу лишь одно: не забывайте-ка держать всегда при себе этот ваш пистолет..,
а я, когда в городе, уж постараюсь выбирать время и возить вас.
— Ретт, неужели вы в самом деле.., значит, это чтобы
защитить меня, вы…
— Да, моя прелесть, моя хваленая галантность побуждает
меня защищать вас, — В черных глазах его заблестели насмешливые огоньки, и
лицо утратило серьезность и напряженность. — А почему? Все из-за моей
глубокой любви к вам, миссис Кеннеди. Да, я молча терзался — жаждал вас, и
алкал вас, и боготворил вас издали, но, будучи человеком порядочным, совсем как
мистер Эшли Уилкс, я это скрывал. К сожалению, вы — супруга Фрэнка, и
порядочность запрещает мне говорить вам о своих чувствах. Но даже у мистера
Уилкса порядочность иногда дает трещину, вот и моя треснула, и я открываю вам
мою тайную страсть и мою…
— Да замолчите вы, ради бога! — оборвала его
Скарлетт, донельзя раздосадованная, что случалось с ней всегда, когда он делал
из нее самовлюбленную дуру; к тому же ей вовсе не хотелось обсуждать Эшли и его
порядочность. — Что еще вы хотели мне сказать?
