Батлер стал игроком! Поэтому, когда я впервые вернулся в
родной город, отец запретил матери видеться со мной. И во время войны, когда я
прорывался сквозь вражескую блокаду в Чарльстон, матери приходилось лгать и
встречаться со мной тайком. Естественно, моя любовь к отцу от этого не
возрастала.
— Ох, я же понятия об этом не имела!
— По общепринятым воззрениям, он был типичным
добропорядочным джентльменом старой школы, а это значит, что он был
невежествен, упрям, нетерпим и способен думать лишь так, как думали джентльмены
старой школы. Все чрезвычайно восторгались им за то, что он отлучил меня от
дома и считал все равно что мертвым. «Если правый глаз твой соблазняет тебя,
вырви его».
[18]
Я был его правым глазом, его старшим сыном, и
он, пылая мщением, вырвал меня из своего сердца. — Ретт слегка усмехнулся,
но глаза его оставались холодно-ироничными. — Это я еще мог бы ему
простить, но не могу простить того, до какого состояния он довел мою мать и
сестру, когда кончилась война. Они ведь остались совсем нищие. Дом на плантации
сгорел, а рисовые поля снова превратились в болота. Городской дом пошел с
молотка за неуплату налогов, и они переехали в две комнатенки, в которых даже
черным не пристало жить. Я посылал деньги маме, но отец отсылал их обратно:
они, видите ли, были нажиты нечестным путем! Я несколько раз ездил в Чарльстон
и потихоньку давал деньги сестре. Но отец всегда это обнаруживал и устраивал ей
такой скандал, что бедняжке жизнь становилась немила. А деньги возвращались
мне. Просто не понимаю, как они жили… Впрочем, нет, понимаю. Брат давал им
сколько мог, хотя, конечно, немного, а от меня тоже не желал ничего брать:
деньги спекулянта, видите ли, не приносят счастья! Ну, и друзья, конечно,
помогали. Ваша тетушка Евлалия была очень добра. Вы ведь знаете: она одна из
ближайших подруг моей мамы. Она давала им одежду и… Боже правый, мама живет
подаянием!
Это был один из тех редких случаев, когда Скарлетт видела
Ретта без маски — жесткое лицо его дышало неподдельной ненавистью к отцу и
болью за мать.
— Тетя Лали! Но, господи, Рэтт, у нее же самой почти
ничего нет, кроме того, что я ей посылаю!
— Ах, вот, значит, откуда все! До чего же вы плохо
воспитаны, прелесть моя: похваляетесь передо мной, чтоб еще больше меня
унизить. Позвольте, в таком случае, возместить вам расходы!
— Охотно, — сказала Скарлетт и вдруг лукаво
улыбнулась, и он улыбнулся ей в ответ.
— Ах, Скарлетт, как же начинают сверкать ваши глазки
при одной мысли о лишнем долларе! Вы уверены, что помимо ирландской крови в вас
нет еще и шотландской или, быть может, еврейской?
— Не смейте говорить гадости! Я вовсе не собиралась
похваляться перед вами, когда сказала про тетю Лали. А она, ей-богу, видно,
думает, что у меня денег — куры не клюют. То и дело пишет, чтобы я еще
прислала, а у меня — бог свидетель — и своих трат предостаточно, не могу же я
содержать еще весь Чарльстон. А отчего умер ваш отец?
— От обычного для нынешних джентльменов недоедания —
так я думаю и надеюсь. И поделом ему. Он хотел, чтобы мама и Розмари голодали
вместе с ним. Теперь же, когда он умер, я буду им помогать. Я купил им дом на
Бэттери и нанял слуг. Но они, конечно, держат в тайне, что деньги дал я.
— Почему?
— Дорогая моя, вы же знаете Чарльстон! Вы там бывали.
Мои родные хотя люди и бедные, но должны сохранять лицо. А как его сохранишь,
если станет известно, что живут они на деньги игрока, спекулянта и
«саквояжника». Вот они и распустили слух, что отец оставил страховку на
огромную сумму, что он жил в нищете и голодал, чем и довел себя до смерти, но
деньги по страховке выплачивал, чтобы как следует обеспечить семью после своей
смерти. Поэтому теперь в глазах людей он уже не просто джентльмен старой школы,
а Джентльмен с большой буквы. Собственно, человек, принесший себя в жертву ради
семьи. Надеюсь, он переворачивается в гробу оттого, что, несмотря на все его
старания, мама и Розмари ни в чем теперь не нуждаются… В определенном смысле
мне даже жаль, что он умер: ведь ему так хотелось умереть, он был рад смерти.
— Почему?
— Да потому, что на самом деле он умер еще тогда, когда
генерал Ли сложил оружие. Вы знаете людей такого типа. Он не смог
приспособиться к новым временам и только и делал, что разглагольствовал о
добрых старых днях.
— Ретт, неужели все старики такие? — Она подумала
о Джералде и о том, что Уилл рассказал ей про него.
— Нет, конечно! Взгляните хотя бы на вашего дядю Генри
и на этого старого дикого кота мистера Мерриуэзера. Они точно заново родились,
когда пошли в ополчение, и с тех пор, по-моему, все молодеют и становятся
ершистее. Я как раз сегодня утром повстречал старика Мерриуэзера — он ехал в
фургоне Рене и клял лошадь, точно армейский живодер. Он сказал мне, что
помолодел на десять лет с тех пор, как разъезжает в фургоне, а не сидит дома и
не слушает квохтанье невестки. А ваш дядя Генри с наслаждением сражается с янки
и в суде и вне его, защищая от «саквояжников» вдов и сирот — боюсь, бесплатно.
Если бы не война, он бы давно вышел в отставку и холил свой ревматизм. Оба
старика помолодели, потому что снова стали приносить пользу и чувствуют, что
нужны. И им нравится это новое время, которое дает возможность и старикам
проявить себя. Но немало есть людей — причем молодых, — которые пребывают
в таком состоянии, в каком находились мой и ваш отец. Они не могут и не хотят
приспосабливаться, и это как раз подводит меня к той неприятной проблеме,
которой я хотел сегодня коснуться, Скарлетт.
Этот неожиданный поворот беседы выбил почву из-под ног
Скарлетт, и она пробормотала:
— Что.., что… — А про себя взмолилась: «О господи! Вот
и началось. Смогу ли я его умаслить?» — Зная вас, мне, конечно, не следовало
ожидать, что вы будете правдивы, порядочны и честны со мной. Но я по глупости
поверил вам.
— Я просто не понимаю, о чем вы.
— Думаю, что понимаете. Во всяком случае, вид у вас
очень виноватый. Когда я сейчас ехал по Плющовой улице, направляясь к вам с
визитом, кто бы, вы думали, окликнул меня из-за изгороди — миссис Эшли Уилкс!
Я, конечно, остановился поболтать с ней.
— Вот как!
— Да, у нас была очень приятная беседа. Она всегда
хотела, чтобы я знал, заявила миссис Уилкс, каким она меня считает храбрым,
потому что я пошел воевать за Конфедерацию, хотя часы ее и были уже сочтены.
— Чепуха какая-то! Мелли просто идиотка. Она могла
умереть в ту ночь из-за этого вашего героизма.
— Тогда, я полагаю, она б сочла, что умерла во имя
Правого Дела. Потом я спросил ее, что она делает в Атланте, и она удивленно
посмотрела на меня и сказала, что они теперь здесь живут и что вы были так
добры — сделали мистера Уилкса партнером у себя на лесопилке.
