— Ну и что? — коротко спросила Скарлетт.
— Когда я одалживал вам деньги на приобретение этой
лесопилки, я поставил одно условие, которое вы согласились выполнить и которое
состояло в том, что эти деньги никогда не пойдут на Эшли Уилкса.
— Вы оскорбляете меня. Я же вернула вам ваши деньги,
теперь лесопилка моя, и что я с ней делаю, никого не касается.
— А не скажете ли вы, откуда у вас взялись деньги,
чтобы вернуть мне долг?
— Само собой нажила их, продавая пиленый лес.
— А пиленый лес вы могли производить потому, что у вас
были деньги, которые я вам для начала одолжил. Вот так-то. Значит, с помощью
моих денег вы поддерживаете Эшли. Вы бесчестная женщина, и если бы вы не
вернули мне долг, я бы с удовольствием востребовал его сейчас, а не заплати вы
мне — все ваше добро пошло бы с аукциона.
Он произнес это пренебрежительным тоном, но глаза его гневно
сверкали.
Скарлетт поспешила перенести войну на территорию противника.
— Почему вы так ненавидите Эшли? Можно подумать, что вы
ревнуете к нему.
Слова вылетели само собой — она готова была прикусить язык
за то, что произнесла их, ибо Ретт откинул голову и так расхохотался, что она
вспыхнула от досады.
— Вы не только бесчестная, но еще и
самонадеянная, — сказал он. — Никак не можете забыть, что были первой
красавицей в округе, да? Вечно будете считать, что более лакомой штучки в
туфельках нет на всем белом свете и что любой мужчина, узрев вас, должен тут же
ошалеть от любви!
— Ничего подобного! — запальчиво выкрикнула
она. — Просто я не могу понять, почему вы так ненавидите Эшли, и это
единственное объяснение, какое приходит мне в голову.
— Ну, так пусть вам в голову придет что-нибудь другое,
прелестная моя чаровница, потому что ваше объяснение неверно. А насчет моей
ненависти к Эшли… Я не питаю к нему ненависти, как не питаю любви. Собственно,
единственное чувство, которое я испытываю к нему и ему подобным, — это
жалость.
— Жалость?
— Да, и еще немного презрения. Ну, а теперь наберите в
легкие побольше воздуха, надуйтесь как индюшка и объявите, что он стоит тысячи
мерзавцев вроде меня, да и вообще, как я смею чувствовать к нему жалость или
презрение. А когда вы выпустите из себя весь воздух, я скажу вам, что имею в
виду, если вас это, конечно, интересует.
— Ну, так меня это не интересует.
— А я все равно скажу, ибо не могу допустить, чтобы вы
продолжали строить себе эти ваши милые иллюзии насчет моей ревности. Я жалею
его потому, что ему бы следовало умереть, а он не умер. И я презираю его
потому, что он не знает, куда себя девать теперь, когда его мир рухнул.
В этом было что-то знакомое. Скарлетт смутно помнилось, что
она уже слышала подобные речи, но не могла припомнить — когда и где. Да и не
стала пытаться — слишком она раскипятилась и не в состоянии была
сосредоточиться.
— Дай вам волю, все приличные люди на Юге были бы уже
покойниками!
— А дай им волю, и я думаю, люди типа Эшли предпочли бы
лежать в земле. Лежать в земле под аккуратненькими мраморными плитами, на
которых значилось бы: «Здесь лежит боец Конфедерации, отдавший жизнь ради Юга»,
или: «Dulce et decorum est»
[19]
, или какая-нибудь другая
популярная эпитафия.
— Не понимаю почему!
— А вы никогда ничего не понимаете, пока это не
написано дюймовыми буквами и не подсунуто вам под нос, верно? Если бы они
умерли, все их беды были бы уже позади и перед ними не стояли бы эти проблемы,
проблемы, которые не могут быть разрешены. А кроме того, их семьи на протяжении
бесчисленного множества поколений гордились бы ими. И еще я слыхал, что мертвые
— счастливы. А вы считаете, что Эшли Уилкс — счастлив?
— Ну, конечно… — начала было она, но тут же вспомнила,
какие в последнее время были у Эшли глаза, и умолкла.
— Он — счастлив, или Хью Элсинг, или доктор Мид? Мой
отец или ваш отец были счастливы?
— Ну, может, и не были так счастливы, как могли бы: они
ведь потеряли все свои деньги. Он расхохотался.
— Дело не в том, что они потеряли деньги, моя кошечка.
Дело в том, что они лишились своего мира — мира, в котором выросли. Они — точно
рыба, вынутая из воды, или кошка, которой обрубили лапы. Они были воспитаны,
чтобы стать людьми определенного типа, выполнять определенные обязанности,
занимать определенное место в обществе. А этот тип людей, эти обязанности, это
общество навсегда исчезли, когда генерал Ли подошел к Аппоматтоксу. Ох,
Скарлетт, не будьте же дурочкой! Ну, что Эшли Уилксу делать теперь, когда у
него нет дома, плантацию у него отобрали за неуплату долгов, а цена благородным
джентльменам — пенни за двадцать штук. Может он работать головой или руками?
Готов побиться об заклад, что вы немало потеряли денег с тех пор, как он взялся
управлять лесопилкой.
— Ничего подобного!
— Как славно! Могу я взглянуть на вашу бухгалтерию
как-нибудь в воскресенье вечером, когда у вас выдастся свободное время?
— Пошли вы к черту — и не только в свободное время. И
вообще можете убираться: вы мне осатанели.
— Кошечка моя, я уже был у черта, и он оказался
невероятно скучным. Больше я к нему не пойду, даже чтобы вам угодить. Вы взяли
у меня деньги, когда они были вам до зарезу нужны, и употребили их в дело. Мы с
вами уговорились, как вы будете ими пользоваться, и вы наш уговор нарушили. Но
запомните, бесценная моя маленькая обманщица: настанет время, когда вам
захочется занять у меня еще. И захочется получить эти деньги под невероятно
низкий процент, чтобы вы могли купить новые лесопилки, новых мулов и построить
новые салуны. Так вот: вы получите их, когда рак свистнет.
— Если мне потребуются деньги, я возьму заем в байке,
так что премного благодарна, — холодно заявила она, с трудом сдерживая
клокочущую ярость.
— Вот как? Что ж, попытайтесь. Я владею, кстати,
немалым количеством акций банка.
— Да?
— Да, у меня есть интерес и к добропорядочным
предприятиям.
— Но есть же другие банки…
— Превеликое множество. И уж я постараюсь, чтобы вам
пришлось изрядно поплясать, а все равно вы от них ни цента не получите. Так что
за денежками придется вам идти к ростовщикам-«саквояжникам».
— И пойду — и даже с удовольствием.
— Пойдете, но без удовольствия, когда узнаете, какие
они запрашивают проценты. Красавица моя, в деловом мире крепко наказывают за
нечестную игру. Вам бы следовало не вилять со мной.
