Ружецкий внимательно посмотрел им в глаза, переводя взгляд с одного на другого. У него был вид человека, едва успевшего увернуться от несущегося грузовика без тормозов.
— Вы совсем-совсем ничего не слышали? — допытывался Ружецкий.
— Совсем-совсем, — подтвердил Пинт. Он включил профессиональные навыки: говорил плавно, нараспев, участливо кивал и спокойно улыбался.
— Значит, — Ружецкий потер лоб, — значит, ЭТО слышал только я один? — Он постоял в задумчивости, уставясь в пол. — Тогда мне надо идти. — Он, протянул руку к Пинту: — Отдайте ружье.
«Час от часу не легче! — подумал Пинт. — Теперь ему и ружье подавай! Лучше бы спал себе на кушеточке».
— Позвольте полюбопытствовать, — спросил он, пряча ружье за спину, — куда вы собрались?
Ружецкий долго молчал. Он будто раздумывал, стоит ли ему отвечать на этот вопрос.
— Отдайте мое ружье, — повторил он упрямо. Тамбовцев шагнул к Пинту. Теперь они стояли плечом к плечу.
— Боюсь, что я не могу это сделать, — мягко сказал Пинт.
— Почему?
— Стрелок вы хороший, не спорю. Но мне не очень нравятся цели, которые вы выбираете, — так же мягко, не повысив голоса, сказал Пинт.
Ружецкий заиграл желваками.
— На меня это не действует, — сообщил Пинт. — На меня вообще уже мало что может подействовать после сегодняшнего вечера. Насмотрелся всякого, будто три сеанса подряд сидел в кинотеатре, где показывают одни ужастики. Сначала — труп вашей жены…
Ружецкий издал такой звук, будто громко икнул. Тамбовцев неодобрительно покосился на Пинта, но Оскар продолжал:
— Потом — два трупа в магазине Рубинова… Он сам, лежащий на столе, как рождественский поросенок — с пучком зелени во рту и оливками вместо глаз, и его супруга, висящая в петле… Затем — несметные полчища омерзительных крыс размером с кошку… И это — только начало. Представление еще не закончено. А вы хотите напугать меня, играя желваками? Бесполезно, дорогой мой…
Ружецкий сжал кулаки, казалось, еще немного, и он бросится на Пинта. — Но Пинта это не смутило: он был выше Ружецкого и значительно шире в плечах. Он был готов дать отпор. И Ружецкий остался на месте.
— Лучше скажите нам: куда вы собираетесь? Здесь, в больнице — самое безопасное место. Я предлагаю запереться в рентгеновском кабинете, потому что там — прочные стены, и держать оборону до последнего. А ваше ружье — это наше единственное оружие.
— Это — мое ружье, — твердил Ружецкий.
— Ваше, — согласился Пинт. — Но нас — трое, а вы — один. Простая арифметика. Хотя бы поэтому я не отдам вам ружье. Хотите взять силой? Попробуйте.
Тамбовцев понял, что пора вмешаться:
— Ребята! Позвольте, я крикну: «Брэк!». Нам сейчас не до этого. Валера, — обратился он к Ружецкому, — ты спал и ничего не видел. В городе творятся страшные вещи. Горная Долина кишит жуткими тварями, и, если не хочешь стать их ужином, лучше не выходить из больницы. Кирилл тоже так сказал. — Тамбовцев знал, что Шериф для Ружецкого — непререкаемый авторитет.
Но даже имя Баженова не произвело на Ружецкого должного впечатления. Он покачал головой:
— Я должен…
— Что ты должен? — разозлился Тамбовцев. — Покормить крыс?
В ординаторской повисло долгое молчание.
Кто-то должен был его нарушить, но никто не ожидал, что это сделает Лена.
Она встала, закрыла альбом и положила его на стол.
Пинт услышал ее шаги за спиной, он обернулся. Лена шла прямо на них, глядя в никуда.
— У него растут усы, — сказала она. — Он становится сильнее. Ему нужна помощь. Мы должны ему помочь.
Она шла, как во сне, не замечая мужчин, стоящих у нее на пути. Пинт с Тамбовцевым расступились.
Лена прошла мимо них, безмолвно шевеля губами, словно повторяла про себя заклинание.
Она подошла к Ружецкому, и тот отшатнулся к стене.
«Похоже, безумие становится для меня чем-то привычным, — подумал Пинт. — Вроде выпуска новостей по телевизору».
Лена вышла в коридор. Тамбовцев бросился за ней:
— Лена!
Но она уже ступила на лестницу и начала спускаться.
— Оскар Карлович! — воскликнул Тамбовцев. — Надо остановить ее!
Оскар кивнул.
Остановить. Или — пойти за ней. Какая была хорошая идея: забаррикадироваться в рентгеновском кабинете. Мы могли бы пересидеть там до утра. И даже больше… Но… Одному приспичило куда-то бежать, потом и вторая собралась уходить. Ну, Лена ладно. Видимо, она всегда была девушкой со странностями. Но теперь и Ружецкий слышит голоса. Кто следующий? Тамбовцев?
Словно в подтверждение его мыслей, Тамбовцев протянул руку к ружью и сказал:
— Я не могу ее бросить. Я должен идти с ней.
Прекрасно! Клуб самоубийц! Они, как кролики, зачарованы немигающим взглядом удава… Сами прыгают в пасть.
Пинт положил руку на ружье, не давая Тамбовцеву взять его.
— Валентин Николаевич! Вы понимаете, что это глупо? Нам надо сидеть здесь. Всем вместе. Пока…
А что пока? Он и сам не знал. Конечно, это легче всего— спрятаться в надежном укрытии и ждать помощи. Вот только ждать ее неоткуда. Наоборот, их помощь могла кому-нибудь пригодиться. Тому же Шерифу. Или — загадочному обладателю усов, о котором говорила Лена. Пинт понимал, что забиться в укромный уголок — не самый лучший выход. Не самый достойный. Но он по-прежнему колебался. И продолжал бы колебаться еще долго, если бы не слова Тамбовцева, которые решили все.
— Оскар Карлович! — сказал он тихо, но твердо. — Лена — это сестра той девушки, которая привела вас сюда. Привела не случайно. Именно вас и именно сегодня. Вы… — он замялся, почесал бровь, — хороший человек. Но мне было бы горько думать, что Лиза… ошиблась в вас. Отдайте ружье, мы должны идти. Теперь нас — трое, а вы— один. Простая арифметика.
Пинт вдруг понял, как его излишняя осторожность выглядит со стороны. Как трусость.
Да, эта троица была безумной. Ну, с Лены спрос небольшой.
У нее всегда до рубля восемьдесят копеек не хватало.
Ружецкий — что-то услышал.
Внутренние голоса императивного характера — знакомый симптом, не правда ли? Описан во всех учебниках психиатрии.
Тамбовцев не мог оставить Лену одну.
Тоже идейка — из разряда навязчивых.
Но у каждого из них была причина, достаточно веская для того, чтобы рискнуть всем, что есть. А у него?
Четыре фотографии в кармашке бумажника — это причина или нет? То есть — это достаточно веская для него причина? Или, может, он утратил веру?
Пинту был необходим ЗНАК. Тогда все стало бы проще: он бы его послушал. Но ЗНАКА не было. Потому что иногда нам самим приходится делать свой выбор.
