Он посмотрел на меня в ожидании ответа, но вместо меня заговорил Чэпмен:
– Вы слишком часто смотрите сериалы. Я не встречал адвоката, который бы переживал по поводу этических дилемм: если его устраивает сумма в чеке – клиент невиновен.
– Вы сказали, что на Варелли никто не работал. А как же вы сами?
– Мне выпала редкая честь – я был его учеником, детектив. Очень дорогая привилегия.
– То есть вы платили ему за то, что он позволял вам помогать ему в работе?
– У меня была стипендия от уважаемого частного фонда. Вот почему я смог себе это позволить. При иных обстоятельствах ученичество было бы мне не по карману. Считайте, что я ходил в лучшую частную школу в мире. Практически три года я учился у гения. Таких навыков я не смог бы получить нигде в мире, – Кэннон склонил голову. – Не могу поверить, что его нет. И что еще хуже – его убили. – Он снова взглянул на нас. – Он был таким тихим, безобидным человеком. Не могу представить, зачем кому-то понадобилось его убивать.
– Давайте я назову вам несколько имен. А вы скажете, знаете ли этих людей.
Кэннон прочистил горло и сказал, что не возражает.
– Начнем с Лоуэлла Кэкстона. Вы его встречали?
– Очень часто. Думаю, Марко знал его дольше чем я живу на свете. Наверно, он был одним из немногих коллекционеров, чьим вкусом мистер Варелли восхищался. Я никогда не был у Кэкстона, но знаю, что за несколько поколений их семья выработала безошибочное чутье на искусство. Мистер Кэкстон частенько приходил советоваться с мастером. Вы знаете о Тициане, которого он подарил Марко?
– Да. Нам удалось поговорить с миссис Варелли в день панихиды. Надеемся еще раз поговорить с нею на этой неделе.
– Марко обожал этот подарок. Жемчужина его коллекции. Думаю, его хорошие отношения с мистером Кэкстоном во многом зиждились на этом. Трудно не любить того, кто сделал тебе царский подарок.
– А не случалось у них размолвок?
Кэннон пожал плечами:
– При мне – никогда. Но учтите, я ведь не сидел у него в мастерской постоянно. Я, как правило, приходил к Марко, когда он работал над каким-нибудь проектом, но с клиентами он разговаривал без меня. И, конечно, меня не звали, если знакомые заходили пропустить стаканчик граппы и спросить совета по аукционной стоимости какой-либо вещи. Он очень часто отсылал меня. «Огромное вам спасибо, мистер Кэннон, а теперь, perpiacere,
[27]
нам пора заканчивать». И он махал мне, как бы отпуская восвояси. И я понимал, что лучше уйти.
– А где вы живете?
– Стипендия покрывает только расходы на образование, но не стоимость жилья на Манхэттене. Мы с моей девушкой снимаем комнату в Сохо. Она учится в магистратуре в Нью-Йоркском университете. Когда он меня отпускал, я обычно шел в библиотеку, или на выставку, или в кино. Чтобы не мешаться под ногами.
Чэпмен отметил в списке галочкой имя Кэкстона и перешел к следующей строчке:
– Брайан Дотри. С этим случалось пересекаться?
– Да, еще один посетитель мастерской. Раньше он приходил чаще, теперь реже, поскольку занялся современным искусством. Но Марко выполнял для него заказы задолго до моего появления, то есть еще до того, как Дотри попал в тюрьму. За неуплату налогов, а не по тому, второму делу, – Кэннон посмотрел на меня, чтобы увидеть, как я отреагирую на упоминание мертвой девочки в кожаной маске.
– Что вам известно о его прошлом?
– Я вряд ли пролью свет на участие Брайана Дотри в том деле, но оно вроде как завораживало мистера Варелли. Он не замечал жестокости Брайана. Они познакомились, когда тот был еще юношей с хорошим чутьем на искусство, но без нужного опыта. Меня немного шокировало знакомство с ним, когда Брайан впервые появился в мастерской. В тот же день Марко рассказал мне его историю. – Кэннон поменял позу и, помахивая правой рукой, сымитировал говор старого синьора: – «Но скажите-ка мне, мистер Кэннон, почему молодой человек хочет связывать девушку и причинять ей боль? Этого я не понимаю. От такого прекрасного тела надо получать только наслаждение, только усладу, только… – соте si dice in inglese?
[28]
– восторг. Но, возможно, я слишком стар, чтобы понять». Честно говоря, мне показалось, что, когда приходил Дотри, а Варелли меня выставлял, он всегда расспрашивал гостя о его сексуальных наклонностях. Этим Марко интересовался намного больше, чем современным искусством.
Кэннон еще немного рассказал про современные деловые интересы Брайана Дотри, но опять же не припомнил ни одного конфликта с Варелли.
– А Марина Сетте?
Похоже, мы вытянули пустой номер.
– Или Мэрилин Севен? – уточнила я и даже описала ее внешность и назвала адрес.
– Разумеется, вполне возможно, что она приходила к Марко. Но ее имени я не знаю.
– Фрэнк Ренли?
Это имя ему тоже не было известно. Как и имя Престона Мэттокса. Кэннон знал имена нескольких рабочих, но среди них не было ни Омара Шеффилда, ни Антона Бейли.
Чэпмен отложил ручку и переплел пальцы.
– Расскажите о Дениз Кэкстон. Все, что знаете. Когда вы познакомились, какая она была, что Марко думал о ней. То, что вам кажется неважным, для нас может оказаться на вес золота, поэтому выкладывайте все, хорошо?
– Это сложно, детектив. Можно сказать, что было две Дениз Кэкстон; одна – женщина, другая – коллекционер. У Марко глаз был наметан. Он восхищался красотой на полотне и в жизни. Ничего неподобающего, ничего необычного. Просто он мог восхищаться женским лицом, как будто его создал Микеланджело. И неважно, была ли она официанткой в ресторане или клиенткой с миллионами в банке. С самого начала у миссис Кэкстон было преимущество в общении с Марко, с первой их встречи. Они познакомились, когда она была совсем девчонкой, только вышла за Лоуэлла. Если не ошибаюсь… кажется, мистер Варелли даже написал ее портрет – обнаженная натура в полный рост. Он им очень гордился. Сказал, она повесила его в спальне. Кажется, у нее была целая коллекция собственных портретов, – он хихикнул, словно эта суетная идея его рассмешила, и продолжил: – Она была настоящей роковой красоткой, эта миссис Кэкстон. Знала, как добиться от старика всего, что ей нужно. Когда мы с ней только познакомились, почти три года назад, он распалялся при одной мысли о том, что она придет. Она всегда приносила его любимый шоколад или бутылку охлажденного вина, чтобы выпить с ним по стаканчику. Обожала слушать его истории, хотела знать обо всех картинах, над которыми он когда-либо работал, – кому они принадлежали, что он с ними делал, что с ними сталось. Марко часто жаловался, что жена не хочет слушать его рассказы. А Дениз Кэкстон ловила каждое слово или, по крайней мере, заставляла его в это верить.
– Вы когда-нибудь работали с картинами, которые она приносила в его мастерскую?
