— Ты хочешь сказать, что разбил мое сердце ради моего же блага?
— Это было единственное, что я мог сделать, чтобы вычеркнуть тебя из своей жизни. Я знал, что ты никогда не простишь меня.
Он закрыл глаза и покачал головой.
— Все это реально меня убивало — то, как ты смотрела на меня. Эта боль в твоих глазах. Но я сделал это, чтобы ты ничего общего не имела с нашими делами. Если бы я знал, что ты Шестой…
— Ты врешь, — сказала я, хотя в самой глубине души копошилось что-то наподобие уверенности, что он сказал правду. Может, оттого, что Алекс был моей первой любовью, наши отношения казались мне настоящими, и мне не хотелось верить, что все в них было ложью от начала до конца. Если я права, теперь это мало что могло изменить, но по крайней мере я обрела бы душевное равновесие — пусть и ненадолго.
Алекс подошел ко мне, взял мое лицо в свои ладони.
— Прости, — проговорил он. — Прости меня.
Остатки моей решимости растворились. Вся злость куда-то исчезла, оставив позади себя зияющую, пустую рану, которую он когда-то мне нанес. Я так долго ждала этих его слов. Я приподнялась на цыпочках, потянувшись к нему губами. Он ответил на мой поцелуй столь же страстно. То, как он слегка прикусил мою верхнюю губу, то, как его небритая щека жестко прошлась по моей щеке и подбородку — все эти до боли знакомые ощущения, связанные с ним, вдруг вырвались из-под спуда, где я хранила их так долго.
Он на мгновение отстранился, но только для того, чтобы стянуть с себя рубашку, после чего потащил меня к кровати. Мы упали на нее, жадно переплетясь руками.
— Я так скучал по тебе, — шептал он, касаясь моих губ своими губами. Его пальцы, ухватившиеся за нижний край моей футболки, тянули ее вверх.
Поцелуй Алекса ввел меня в состояние эйфории, блаженство этого поцелуя слилось с дорогими для меня воспоминаниями и бросило в жар, разбудив огонь в моей груди. Все это было… так знакомо. Все это было…
Нет! Все это не так!
Алекс уже стащил с меня футболку, но тут я резко его оттолкнула. Холодный воздух, коснувшись моей кожи, отрезвил меня и заставил отпрянуть. Подальше! Подальше от него!
— Прекрати! — задыхаясь, проговорила я и перебралась на другой конец кровати.
Закрыв глаза, Алекс тяжело дышал. Через пару мгновений дыхание его выровнялось, как и мое, и он открыл глаза.
— Что случилось? — спросил он.
— Я не могу, — ответила я. — Не сейчас. И не с тобой.
— Не со мной?
— С Кейлом, — сказала я, вдруг вспомнив ту ночь, когда его поймали, и ночь перед этой ночью. Вспомнила его прикосновение — такое нежное и одновременно почти первобытное, — и оно вспыхнуло в моем сердце, в моем сознании, в моей душе.
Когда Алекс разбил мне сердце, я думала, он уничтожил и все мое существо. С тех нор у меня никого не было. Совсем никого. Во всяком случае, не было ничего серьезного, такого, что захватило бы меня целиком. Я встречалась с кем хотела и когда хотела, не прикипая душой. Не то, чтобы я спала со всеми подряд, скорее — всех дурачила. Их было много. И я ни разу не чувствовала себя виноватой. Не было причины. О тех, кого я выбирала, больше одного раза я не думала. Моногамия — это было не для меня. До недавнего времени. До того, как в моей жизни появился Кейл.
Алекс вскочил, пылая яростью:
— Ты это серьезно? Ты сказала, что ты — с Кейлом?
— Нет, я не с Кейлом, — сказала я, протянув руку к валявшейся на кровати футболке. Натянула ее, поправила и встала. Не с Кейлом. Или все-таки с ним?
— Это все слишком сложно, — пояснила я.
— Но как же я?! Я люблю тебя! — Алекс попытался тронуть меня за руку. — Я знаю, и ты меня все еще любишь!
— Может, и так, — признала я, уворачиваясь от его прикосновения.
Одна часть меня буквально кричала: это именно то, чего ты так страстно желала все это время. Другая часть смеялась над первой. Он это заслужил. Заслужил боль, заслужил быть брошенным. Я мечтала, чтобы он почувствовал то, что тогда чувствовала я. То, что чувствует брошенный. Сейчас я могла получить то, о чем все это время мечтала. Но оказалось, что мне это безразлично. Я могла его ранить — больно, даже смертельно; но мне совсем этого не хотелось.
— Только это ничего не меняет, — сказала я.
— Еще как меняет! — прошипел Алекс, натягивая рубашку.
Я покачала головой:
— Увы нет. Ты все испортил. Неважно, какие у тебя были причины, но ты погубил то, что у нас было. Ты мог сказать мне правду, но решил не делать этого. Ты сам выбрал свою дорожку, и тебе придется идти по ней.
В моих глазах стояли слезы.
— Я все еще чувствую что-то к тебе, и я не знаю, уйдет ли это, и мне жаль, что так произошло. Но Кейл для меня очень важен. Очень. Я пока не знаю, почему. Но мне необходимо это узнать.
Он посмотрел на меня так, словно собирался возразить, но промолчал.
— Я пойду, — сказал он. — Будет катастрофа, если твой отец меня здесь застукает.
Я кивнула:
— Да, и тебе лучше поторопиться.
Алекс поднял руку к моему столу. Шариковая ручка взлетела, зависла на мгновение в воздухе и устремилась к раскрытому блокноту, лежащему на моем ночном столике. Несколько мгновений она чертила что-то по бумаге, потом безжизненно упала на пол.
— Это номер моего мобильника, — сказал Алекс. — Позвони мне утром, и мы поговорим о том, что нам делать с «Деназеном». Я действительно хочу помочь тебе вытащить твою мать… — Он сглотнул, и горечь растеклась по его лицу. — …Твою мать и Кейла.
Я кивнула и проводила его до окна. Перебросив ноги через подоконник, Алекс соскользнул на ближайшую ветку. Спустившись на землю, на мгновение задержался, чтобы взглянуть на меня.
— Я не сдамся, Дез, — услышала я снизу. — Я знаю, я все испортил, но я постараюсь все исправить. Есть у тебя Кейл, нет у тебя Кейла — ты принадлежишь мне. — И исчез, проглоченный ночной тьмой.
21
На следующее утро я проснулась, замотанная в простыни как в спагетти, накрученные на вилку. Плечи мои нещадно болели, шею я натерла, а в спине словно торчал камень размером с грейпфрут. Вот что значит беспокойный сон. Я просыпалась каждый час, а может, и каждые полчаса, мучимая тем же кошмаром, что посетил меня в предыдущую ночь, хотя и с некоторыми вариациями. Иногда меня целовал Кейл под пристальным взглядом Алекса, а иногда на первый план выходил Алекс и выталкивал Кейла в толпу. Смотреть и тот, и другой вариант было непросто, потому что Алекс в обоих случаях умирал. А иногда умирали оба.
Я проспала дольше, чем обычно, и встала около десяти. Но я не особо беспокоилась — папашка велел мне оставаться дома, ведь вчерашние превращения порядком меня вымотали. Голова по-прежнему гудела, желудок был скручен в жгут, и все же мне было совсем не так плохо, как я предполагала. Приняв душ и одевшись, я спустилась вниз, внутренне радуясь тому, что мне удалось избежать присутствия на дурацком ритуале кофепития на пару с папашей. Наверняка он уже уехал.
