Дана вытирает нож и прячет его в карман, потом сжимает в кулаке носовой платок, останавливая кровотечение. Рана начинает болеть, и боль в груди отступает. Дана поворачивается и уходит. На белых мраморных плитах ярко алеют три кровавых пятна. Ноги ангелов залиты кровью.
Она уходит все дальше. Она уже решила, что не придет сюда, пока дело не будет сделано. Неважно, как. Надо составить план. На него уйдет уйма времени, но это не имеет значения. Дана не умеет прощать обид. Никогда не умела.
Так, сын Лека побудет с родителями. Дана скажет им, что едет отдыхать, а сама… Придется запереть дом, сделать вид, что уехала. Надо как-то подобраться к ублюдку поближе, а потом ударить. Для этого необходимо изучить его окружение, привычки, чтобы найти лазейку. Ничего, что парень так высоко сидит. Это даже интересно.
Дана выходит на проспект, подходит к зданию банка. Нужны наличные и кредитная карточка. Она входит в зал и идет к окошку. Кассир, открыв счет, едва не падает со стула. Дану приводят в отдельный кабинет, управляющий что-то говорит ей, но она не слышит.
— Мне нужны наличные, скажем, тысяч двадцать долларов. И кредитные карточки.
— Вы должны немного подождать.
— Поторопитесь.
Пачку наличных Дана сунула во внутренний карман своего кожаного пиджака, кредитки бросила во внешний. Управляющий что-то говорит о безопасности, но Дана не слышит. Она выходит на улицу и садится в такси. Она хочет домой. Таксист слушает музыку, голос певицы бьет Дану по нервам, но она молчит. Какой смысл говорить? Она звонит.
— Это я.
— Дана, пожалуйста, приезжай, я волнуюсь, ты хочешь, чтобы меня инфаркт хватил, я…
— Как Лека? — перебивает она мать.
— Хорошо, Дана, не бросай трубку, мы с папой хотим, чтобы ты приехала, тебе там нечего делать одной.
— Я приеду, но позже.
Дана кладет трубку. Ей трудно говорить и не хочется приезжать, потому что придется выдерживать утешения и утешать самой, а она не готова. Она не стадный человек. Но поехать надо. Там, в Белгороде, у нее остались знакомые, которые помогут ей с документами и прочим.
Дана садится в кресло. Она уложила вещи, договорилась со сторожами. Сейчас она уедет, и дом останется один.
— Я вернусь, старина. — Дане жаль свой дом. — Мы с Лекой вернемся, а ты нас жди. И в один прекрасный день мы снова войдем и останемся с тобой долго-долго. А сейчас я должна уехать. Мы же не можем оставить все как есть? Не можем, конечно же. Я буду скучать.
Дана снова обходит все комнаты. Ей страшно уйти и бросить дом, потому что тогда она будет, как улитка, потерявшая свою раковину. Но так надо. Порез на ладони болит, и она знает, что не успокоится, пока ее враг не умрет.
— Я не решила, как я это сделаю, но он будет умирать долго и знать за что. А потом мы вернемся, — говорит она дому.
Дана кладет в сумочку небольшой альбом с фотографиями. На них Стас и дети. И Лидия Петровна. Дана оглядывает гостиную. Ей страшно уходить. Но порез на ладони болит и зовет.
Она запирает дверь. Дубликат ключей есть у начальника охраны. Этот небольшой поселок вырос здесь сравнительно недавно, и охрана пока очень бдительна, мало ли кому вздумается побеспокоить обитателей элитного места?
— Все будет путем, не беспокойтесь. — Начальник охраны старается не смотреть на Дану. — Отдыхайте, придите в себя, я лично прослежу… Простите, ради бога, но скажите, его нашли?
— Его никто и не искал.
— Вот сволочи! Извините, ради бога… Я распорядился, вас отвезут в аэропорт.
— Спасибо.
— Я помогу.
Мужчина берет дорожную сумку и выходит, Дана идет следом. На улице стоит темная машина. Охранник ставит сумку в багажник и раскрывает перед Даной дверцу.
— Счастливого пути.
— Спасибо.
Их глаза на минуту встречаются, и он отводит взгляд. Он когда-то уже видел такие глаза. В Чечне. У смертников.
Дана садится в машину, водитель выезжает на дорогу. Уже вечереет, рейс очень кстати, Дана рассчитала, что сразу по приезде уйдет в спальню, а утром из нее выскользнет — и исчезнет до вечера. Только бы не говорить ни с кем.
Водитель, молодой охранник, заруливает на стоянку и вынимает багаж.
— Спасибо, дальше я сама, — говорит она.
— У меня приказ. — Он смотрит немного виновато. — Да мне совсем нетрудно, я вас провожу, мало ли что.
— Хорошо.
Дана идет к столику регистрации, там для нее оставлен билет. Парень идет следом, и Дане приятно идти рядом с ним, чувствовать, что она не одна в толпе абсолютно чужих людей. Чужих? А вот и нет. Парень остановился у расписания. Где она могла его видеть?
«Это тот самый тип, что привез мне документы. Они проверяют, действительно ли я уехала».
Дане становится не по себе. Она проходит контроль, провожающий ее парень подает ей сумку — багаж уплывает. Водитель молча жмет ей руку.
— Счастливого пути. Возвращайтесь. И не волнуйтесь, все будет в порядке, мы проследим.
— Вы очень добры. Спасибо.
— Счастливого пути. Черт, мне так жаль…
Он резко поворачивается и уходит. Дана чувствует его эмоции.
«Ему действительно жаль. Человек — уязвимое создание. Но это — пока он жив, а я умерла, умерла. Моя девочка, моя малышка, маленькая принцесса в розовом платьице… Ничего, детка, мама их всех достанет».
Город знакомо хмурится из-под коричневого облака смога. Дана перепрыгивает через лужу и идет на стоянку такси. Машин много, водители наперебой предлагают ей свои сомнительные услуги. Дана выбирает относительно новую «девятку» и называет водителю адрес.
За окном машины скалится проспект. Здесь еще не чувствуется осень. Разделительная полоса на дамбе освещена, бетонный комсомолец все так же хмурится из-под козырька буденовки. В салоне слышны позывные радиостанции. Дана расплачивается и выходит. Вот и знакомый дом. Она открывает ворота своим ключом. Навстречу с визгом бросается огромный волкодав Жак, норовя лизнуть ей лицо.
— Дана!
Отец осунулся и сильно поседел.
— Привет, папа.
— Я рад, что ты приехала. Иди в дом, сейчас будем ужинать.
Дана вздыхает. План немного не удался. Ладно, как-нибудь перетерпится. Она треплет Жака, потом заходит в дом. Здесь все по-старому. Все тот же запах, большая люстра в холле. Она поднимается наверх. Лека что-то увлеченно строит из кубиков. Дана садится рядом с ним.
— А где Аня? — Сын даже не повернул головы.
— Ее нет.
— И Лиды нет?
— Да.
— Я строю домик.
Дана молча прижимает ребенка к себе. Это все, что у нее осталось. Она должна жить. Лека ни в чем не виноват.
