— За проект "Б".
Шампанское ударило мне в нос, и я засмеялся, затем предложил свой вариант:
— За матч-реванш в «Поло Граундс» между Бланчардом и Блайкертом, за то, чтобы он собрал больше народа, чем бои Луиса и Шмелинга!
Ли добавил:
— За вторую подряд победу Бланчарда!
Кей сказала:
— За бескровную ничью.
Мы допили бутылку, и Кей принесла из кухни вторую. Открывая, она попала пробкой Бланчарду в грудь. Когда бокалы были наполнены, мне вдруг шибануло в голову, и я выпалил:
— За нас!
Ли и Кей посмотрели на меня словно в замедленном кино, а я заметил, что наши руки лежат на столе всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Увидев, что я это заметил, Кей опять мне подмигнула. Ли сказал:
— Вот у кого я научился так подмигивать.
Руки нашей троицы соединились, и мы дружно прокричали:
— За нас!
Противники, напарники, друзья. Вместе с дружбой пришла Кей, никогда не пытавшаяся нас разлучить, напротив, наполнявшая нашу жизнь вне работы красотой и изяществом. Осенью 46-го мы были неразлучны. Если ходили в кино, то Кей садилась между нами и во время страшных эпизодов хватала нас обоих за руки; по пятницам на вечеринках в «Малибу Рандеву» она танцевала с каждым по очереди и всегда подбрасывала монетку, чтобы узнать, кому достанется последний медленный танец. Ли не выказывал и капли ревности, и натиск Кей постепенно угасал, оставаясь все же на точке медленного кипения. Это проявлялось всякий раз, когда мы задевали друг друга плечом, всякий раз, когда мы с ней одинаково реагировали на услышанную по радио или прочитанную в газете шутку или на остроту Ли. В такие моменты наши глаза находили друг друга. Я знал, что чем спокойней вела себя Кей, тем доступней она для меня становилась — и тем больше я ее хотел. Но я оставлял все как есть, и не потому, что тогда бы испортились наши партнерские отношения с Ли, а потому что это нарушило бы нашу тройственную гармонию.
После дежурства мы с Ли возвращались домой и заставали Кей за чтением очередной книги, в которой желтым маркером она делала какие-то пометки. Она готовила ужин на троих, потом Ли иногда уезжал кататься на мотоцикле в район Малхолланда. И еще мы разговаривали.
Мы никогда не говорили о самом Ли, как будто обсуждать неоспоримого лидера нашей троицы в его отсутствие было неприлично. Кей говорила о шести годах колледжа и двух магистерских дипломах, оплаченных Ли из его боксерских сбережений; о том, что работа учителем «на подхвате» как нельзя лучше подходила для такой сверхобразованной дилетантки, как она; я рассказывал о том, каково было расти «гансом» на Линкольн-Хайтс. Мы никогда не касались моих отношений с федералами или ее с Бобби Де Виттом. Мы оба про это знали, но не хотели вдаваться в подробности; правда, у меня в этом смысле было преимущество: братьев Ашида и Сэма Мураками уже давно не было в живых, а Бобби Де Витта уже через месяц должны были освободить — и я видел, что Кей очень боялась этого.
Если Ли и был встревожен новостью, то никак этого не показывал, разве что в первый раз, когда услышал новость от Гарри Сирза, но в любом случае в лучшие моменты общения, а именно — во время совместной работы в нашем отделе приставов, это никак не сказывалось. Что такое работа полицейского, я узнал по-настоящему той осенью, и человеком, научившим меня работать, был Ли.
С ноября по декабрь мы задержали одиннадцать опасных преступников, восемнадцать нарушителей дорожного движения и трех человек, не явившихся к участковым инспекторам после условно-досрочного освобождения. Случайные задержания подозрительных типов закончились еще дюжиной арестов, почти все за хранение наркотиков. Мы выполняли прямые приказы Эллиса Лоу, полагаясь на интуицию Ли, который просеивал информацию, полученную нами во время инструктажа. Методы его работы с преступниками варьировали от осторожного и вежливого обращения до грубого и даже жесткого, правда, он всегда был мягок с детьми. Если во время допросов он и применял силу, то только когда это был единственный способ получить результат.
В общем, мы с ним составляли пару «хороший — плохой», мистер Огонь — злой полицейский, мистер Лед — добрый. Наша боксерская репутация добавляла нам уважения на улицах, и когда Ли начинал вышибать из подозреваемых необходимую информацию, а я его останавливал, то мы ее гарантированно получали.
Партнерство наше, однако, было далеко не идеальным. Когда мы работали сутки, Ли обычно тряс наркоманов, отбирая у них амфетамин, который глотал целыми пригоршнями, чтобы оставаться бодрым; тогда каждый задержанный негр становился для него «самбо», каждый белый — «говнюком», а латиноамериканец — «панчо». В такие дни он делался грубым и жестоким, исчезала его обычная деликатность, и мне приходилось сдерживать его, когда он слишком входил в роль.
Но это было небольшой платой за учебу. Под его руководством я очень быстро набирался опыта и становился толковым полицейским, и это замечал не я один. Несмотря на то что во время того боя Эллис проиграл из-за меня пятьсот долларов, он явно смягчился, когда мы с Ли привели ему группу преступников, против которых он собирался выступить в суде. А Фриц Фогель, ненавидевший меня за то, что я увел место у его сына, нехотя признался ему, что я — отличный полицейский.
При этом, как ни странно, моя боксерская слава не сходила довольно долго и тоже приносила свои плоды. У известного автомобильного дилера, Х.-Дж. Карузо, Ли промышлял чем-то вроде автоугона: не слишком загруженные работой днем, мы рыскали по Уотсу и Комптону в поисках машин с неоплаченными штрафами за неправильную парковку, и, когда находили такую, я стоял на шухере, Ли, выбив стекло и замкнув проводки, заводил ее, и наш конвой из двух машин отправлялся на стоянку в Фигероа, где хозяин выдавал нам по двадцатке. Мы с ним трепались про полицейских, воров и преступность в целом, потом он ставил нам бутылку хорошего бурбона, которую Ли в свою очередь ставил Гарри Сирзу, чтобы он подкидывал нам хорошую работенку.
Иногда мы с Карузо ходили на бои в «Олимпик». Там у него была своя «закрытая ложа» рядом с рингом, в которой мы не боялись тех моментов, когда толпа мексиканцев с верхних ярусов начинала бушевать и швырять на ринг монеты и пивные стаканчики с мочой. Во время предматчевых церемоний Джимми Леннон часто знакомил нас с боксерами. Иногда мимо нашей кабинки проходил Бенни Сигел, и они с Ли уходили. После этих разговоров Ли было явно не по себе. Человек, которому он однажды отказал, был одним из самых влиятельных гангстеров в Калифорнии, к тому же известным своей мстительностью и взрывным характером. Но Ли обычно получал от него хорошие подсказки на бегах — и лошади, которых «давал» ему Сигел, обычно выигрывали.
Так пролетела осень. Под Рождество моего старика отпустили «на каникулы», и я привез его домой на праздничный ужин. Он довольно быстро поправлялся после перенесенного удара, но знание английского к нему так и не вернулось, и он по-прежнему бормотал по-немецки. Кей кормила его индейкой и жареным гусем, а Ли, слушая его монологи на немецком, всякий раз во время пауз вставлял что-нибудь типа «Еще бы, старик» или «Ужас, блин».
