Дэнни припарковался и вышел из машины, группка выпивох расступилась и пропустила его внутрь. В профсоюзном офисе было сыро и холодно: неровными рядами стояли складные стулья, растрескавшийся линолеум был усеян окурками, на стенах скотчем приклеены фотографии из журналов «Даунбит» и «Метроном». Половину оркестрантов составляли белые, другую половину — негры, будто администраторы надумали учредить в своем джазовом хозяйстве черно-белый паритет. У левой стены Дэнни увидел встроенное бюро. В глубине комнаты — шкаф с выдвижными ящиками для бумаг, на их страже стояла изможденная белая женщина. К ней и направился Дэнни, выставив вперед жетон и фотографии Марти Гойнза.
Женщина даже не посмотрела на жетон. Она, прищурившись, взглянула на снимки:
— Парень играет на тромбоне?
— Верно. Мартин Митчел Гойнз. На Рождество вы его направили в «Бидо Лито».
Женщина вгляделась в снимок:
— У него губы тромбониста. Что он натворил?
— Нарушение режима условного освобождения, — благоразумно слукавил Дэнни.
Дама постучала по снимку грязным пальцем с длинным красным ногтем:
— Горбатого могила исправит. Чем могу помочь? Дэнни указал на ящики:
— Мне нужны данные о его трудовой деятельности, всё, что есть.
Женщина повернулась, стала выдвигать и задвигать ящики, перебирать папки и, вытащив одну из них, быстро просмотрела первую страницу. Положила досье на стойку и сказала:
— Ерундовый тромбон. Где только таких находят.
Дэнни открыл папку, внимательно все прочел, сразу обнаружив два пропуска в записях трудовой деятельности: 38-40-й — Гойнз осужден окружным судом за хранение марихуаны; 44-48-й — его пребывание в Квентине по аналогичному обвинению. После 48-го года записи велись прерывисто: единичные двухнедельные выступления на игровых площадках Гардены и фатальный ангажемент в «Бидо Лито». В 36-м и 37-м, до первого своего тюремного срока, Гойнзу удавалось получить лишь случайную работу — отдельные номера в голливудском придорожном ресторанчике. Играть на тромбоне Марти Гойнз начал только в начале 40-х.
Назвав свой номер «Безумный Марти Гойнз и его Рог изобилия», он недолго гастролировал со Стэном Кентоном. В 1941-м у него было турне с Диким Вилли Монро. Целых несколько страниц подробно освещают его участие в 42, 43 и 44-м годах в сборных оркестрах в составе шести или восьми человек, игравших вечерами в дешевых ресторанах в долине Сан-Фернандо. В послужной список заносились лишь имена руководителей ансамблей или клубных менеджеров, его нанимавших; никто из остальных музыкантов при этом не упоминался. Дэнни закрыл папку, а дама сказала:
— По нулям, верно?
— Верно. Как вы думаете, не знал кто-нибудь из здешних парней, хочу сказать, не знаком ли кто из них с Мартином Гойнзом?
— Могу спросить.
— Спросите, если вам это не трудно. Женщина закатила глаза к небу, вывела пальцем знак доллара и ткнула себя в грудь. Дэнни почувствовал, как его пальцы вцепились в край стойки, и уловил исходящий от кожи запах выпитого вчера виски. Он уже был готов сорваться, но вспомнил, что находится за пределами округа и уже схлопотал выговор от начальника. Порылся в карманах в поисках наличных, вытащил пятерку и шлепнул ее на стойку.
— Спросите прямо сейчас.
Мадам схватила деньги и скрылась позади ящиков. Дэнни увидел ее, как она через мгновение уже ходила среди тех, кто стоял с бутылками, потом перешла к любителям кофе и пончиков. Выбрала из толпы высокого негра с бас-трубой в футляре, взяла его за руку и ввела в помещение. От длинного пальто этого человека, которое, казалось, служит ему оболочкой и местом постоянного жительства, на Дэнни повеяло запахом застарелого пота, листьев и раствора для полости рта. Женщина представила его:
— Честер Браун. Он знает Мартина Гойнза. Дэнни указал ему на ближайший ряд стульев. Мисс Джазовед вернулась к стойке, а бас направился к указанному месту, отхлебывая на ходу из флакона «Листерина»
[28]
. Прополоскал им горло и проглотил, пояснив: «Завтрак чемпионов». Дэнни сел от него через два стула, достаточно близко, чтобы хорошо слышать, но не настолько, чтобы дышать его вонью.
— Знаете Марти Гойнза, Честер? Негр рыгнул и спросил:
— А чем, собственно, обязан? Дэнни протянул ему доллар:
— На завтрак чемпиону.
— Я ем три раза в день, начальник. А рассказы о друзьях-товарищах разжигают аппетит.
Дэнни выложил еще один доллар. Честер схватил его, залпом опорожнил пузырек «Листерина» и погладил его:
— Улучшает память. А так как Марти я не видел с войны, вам моя память будет нужна.
Дэнни достал блокнот и ручку:
— Рассказывай. Трубач глубоко вздохнул:
— Я с Марти выступал, еще когда он звал себя Рогом Изобилия. Тогда еще на Вентура-бульвар сеяли бобы, а Долина была застроена халупами. Половина ребят бодяжили, половина садились на иглу. Сам Марти торчал как сволочь.
Пока семь долларов Дэнни себя оправдывали: подтверждалось и то, что он узнал из профсоюзного досье Гойнза, и то, что он знал о его судимостях.
— Давай дальше, Честер.
— Ну что, Марти стал приторговывать травкой, с этим у него вышло не очень. Как я слышал, он занимался этим недолго. Он грабитель был прирожденный. Все ребятишки, которые грелись, этим занимались. В барах тырили сумочки со столов и со стульев, узнавали адреса людей, выкрадывали ключи от дома, пока бармен их поил. На одном выступлении смотришь — нет ударника, на другом — трубы и так далее: они сведениями делились, чтобы обворовывать местных клиентов. Марти тоже всем этим занимался, только в одиночку; в перерыве угонит машину, грабанет кого-то и бегом к следующему номеру выступления. Говорю ж, он грабитель был прирожденный.
Это что-то новенькое, даже для копа, который сам в молодые годы угонял машины и, кажется, об этом знал все досконально.
— Это о каких годах идет речь, Честер? Постарайся вспомнить.
Браун посмотрел на пузырек «Листерина»:
— Чтобы не соврать, скажу так: с лета 43-го до, наверно, 44-го.
Гойнз схлопотал второй срок в апреле 44-го.
— Работал он один?
— Вы про грабежи?
— Про них. И вообще, были у него какие-то партнеры?
— Ежели не считать одного малого, Рог Изобилия всегда сам по себе гулял. Тот его кореш — белый, светлоголовый малый, высокий и застенчивый — любил джаз, но ни на чем играть не умел. Он пострадал в пожаре, и все лицо у него было забинтовано, как у той мумии. Мальчуган еще — ну, лет девятнадцать, а может двадцать. Сколько они с Марти переграбили — и не припомнишь.
Дэнни охватила дрожь. Хотя «мальчуган» не мог быть убийцей: подросток в 1943-1944-м не может выглядеть седым пожилым мужчиной в 1950-м.
