Где его взять?
Голливудский участок не годился: половина состава замешана в деле Бренды Аллен. Их пропечатали в газетах, они напуганы, разозлены. Тормоза у них отказывают. Ходили слухи, что трое из голливудского сыскного отдела причастны к августовской перестрелке у ресторана «Шерри» — топорно сработанному покушению на Микки Коэна. Тогда ранили троих и убили телохранителя Коэна. Исключено.
Центральный участок состоит из плохо подготовленных новичков, зачисленных на службу как ветераны войны. Семьдесят седьмой, Ньютон и Юнивер-сити — все сплошь громилы, нанятые держать в узде негров. Можно было бы поискать в Холленбеке, но на востоке Лос-Анджелеса преобладает мексиканское население. У Бенавидеса, Дуарте и Лопеса там свои связи, и агент может сразу провалиться. Можно поискать среди сыскных отделов, если там есть хоть один человек, которого не заездили до полусмерти.
Мал вытащил телефонный справочник полиции Лос-Анджелеса и стал его листать, поглядывая на часы, стрелка которых приближалась к 3:30. Скоро Стефан должен вернуться из школы. Он уже хотел было начать обзванивать начальников участков для предварительного разговора, но тут в холле послышались шаги; он повернулся в кресле и развел руки в стороны. Сейчас мальчик бросится к нему, и они начнут шутливо тузить друг друга…
Но это оказалась Селеста. Она смотрела на его разведенные руки, пока он их не опустил, и сказала:
— Я велела Стефану задержаться после школы. Нам нужно поговорить.
— Да?
— Судя по выражению лица, этот разговор не будет простым.
— Ну говори, черт тебя побери.
Селеста сжала в руках обшитую бисером театральную сумочку, дорогую ей память о Праге 1935-го.
— Я хочу развестись с тобой. Я встретила хорошего мужчину, человека культурного. Для меня и Стефана жить с ним будет лучше.
Спокойно, спокойно, думал Мал. Не дай ей разозлить себя.
— Я не дам тебе развода, — сказал он. — Не причиняй боли моему мальчику, или я сделаю тебе больно.
— Не сможешь. Сын принадлежит матери.
Надо ее искалечить, чтобы знала: закон здесь — он.
— Он богат? Если ты трахаешься, чтобы выжить, нужно это делать с богатыми мужчинами. Так, фройляйн? Или очень могущественными, как Кемпфлер.
— Ты всегда возвращаешься к этому, потому что это так отвратительно и это так тебя возбуждает.
Решающий удар: Мал чувствует, что выигрыш нечестными приемами ему не дается:
— Я вытащил тебя из дерьма. Я убил того, кто сделал тебя шлюхой. Дал тебе дом.
Селеста улыбнулась своей стандартной улыбкой: чуть раздвинула тонкие губы, обнажив ровный ряд зубов:
— Ты убил Кемпфлера, чтобы доказать, что ты не трус. Ты хотел выглядеть настоящим полицейским и готов был пойти на все ради этого. Только слепая удача спасла тебя. И ты так плохо хранишь свои секреты.
Мал поднялся, ноги его плохо слушались.
— Я убил того, кто заслужил смерть.
Селеста гладила свою сумочку, перебирая пальцами бисерную вышивку. Просто спектакль, последний акт и сейчас последует кульминация:
— Нечем крыть?
Селеста изобразила холодную как айсберг улыбку:
— Герр Кемпфлер был очень добр ко мне, а про извращенный секс я все придумала, чтобы возбудить тебя. Он был нежным любовником, и, когда война почти кончилась, он сделал так, что печи перестали работать, и спас тысячи жизней. Тебе повезло, что ты понравился военному губернатору, Малкольм. Кемпфлер хотел помочь Америке искать других нацистов. А за тебя я вышла, потому что мне было стыдно за ту ложь, которой я тебя соблазнила.
Мал попытался возразить, но губы не слушались. Селеста улыбнулась еще шире. На Мала это подействовало как красная тряпка на быка, и он бросился на нее. Схватил Селесту ее за шею, прижал к двери и правым кулаком ударил в губы; разбил ей рот. При ударе ее зубы рассекли ему кожу на костяшках кулака. А он бил, бил, бил и бил ее, но крик «Мут-ти!» и маленькие кулачки, замолотившие его по ноге, заставили его остановиться и выскочить из дома, испугавшись маленького мальчика — своего сына.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Телефон звонил беспрестанно.
Первым был Леотис Дайнин, сообщавший, что Арт Арагон нокаутировал Лупе Пиментеля во втором раунде, что увеличивало его долг до двух тысяч ста ровно. Расчет по процентам завтра. Следующий звонок был от агента по недвижимости из округа Вентура. На сей раз — хорошие новости: четырнадцать долларов за акр — наилучшее предложение за сухой, без растительности и тени, каменистый, безводный, неудачно расположенный и вообще никуда не годный клочок земли Базза. Эту цену предлагает пастор церкви Первой Святой пятидесятницы, возжелавший устроить там кладбище освященных четвероногих любимцев членов свое конгрегации.
— Минимум — двадцать за акр, — сказал Базз. Через десять минут снова звонок. Никакого «здравствуй», а просто:
— Микки я не рассказала, потому что даже газовой камеры на тебя жалко.
Базз предложил встретиться, устоить романтический вечер вдвоем, пропустить по рюмочке. Одри Андерс ответила:
— Да пошел ты!
Жизнь скользила в самом дурацком направлении, но Базз держал хвост морковкой, даже несмотря на скрытую угрозу Дайнина: или мои деньги, или станешь калекой. Базз подумал: не заняться ли ему шантажом. Торговцев краденым и гостиничных мазуриков он хорошо знает по своей полицейской службе; приходилось их прижимать. Потом отбросил эту идею: он стареет и силенок поубавилось, а те стали злее и лучше вооружены. Значит, пятьдесят на пятьдесят, он против Мала Консидайна, который по-прежнему смотрит на него как мышь на крупу, но в целом выглядит довольно чахло. Базз снял трубку и набрал прямой номер свего босса в отеле «Бель-Эр».
— Да? Кто это?
— Это я, Говард. Мне нужна та синекура с большим жюри. Вакансия еще открыта?
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Дэнни мчится в Голливуд, юрисдикцию городской полиции, с трудом удерживаясь на пределе допустимой скорости. Стрелка спидометра подергивается возле отметки 40. Несколько минут назад в участок позвонил администратор лечебницы Лексингтон. Там получили письмо от Мартина Гойнза, судя по штампу, отправленное четыре дня назад. Адресовано оно одному тамошнему пациенту и не содержит ничего, кроме безобидных джазовых новостей и информации о том, что Гойнз переселился в клоповник над гаражом по адресу 2307, Норт-Тамаринд. Зацепка сверхважная: будь этот адрес на территории округа, Дэнни схватил бы полицейскую машину и мчался бы туда с красной мигалкой и включенной сиреной.
Дом 2307 находился в полумиле севернее Бульвара, в средине длинного квартала домов в тюдоровском стиле. Дэнни припарковался на обочине. День был холодный, и все сидели по домам — на улице не было ни души. Он взял свой чемоданчик, поднялся на переднее крыльцо дома и позвонил.
