Зной, отражаемый лобовым стеклом, и головоломные раздумья усыпили Дэнни, а затекшее тело и слепящее солнце заставили его проснуться: он вспотел, тело чесалось. Ногой задел гудок, и темное забытье стало звуком, рикошетирующим от четырех окровавленных стен. Он посмотрел на часы: 12:10. Проспал четыре часа. Доктор, наверное, закончил работать с телами. Дэнни вышел из машины, потянулся и направился к моргу. Лейман стоял у пандуса и завтракал на прозекторском столе, покрытым простыней вместо скатерти. Увидел Дэнни, проглотил кусок сэндвича и сказал:
— Плохо выглядите.
— Серьезно?
— И еще напуганы чем-то.
Дэнни зевнул так широко, что заныли челюсти:
— Я видел тела и думаю, что полиции на них плевать. Вот что меня пугает.
Лейман вытер рот углом простыни:
— Тогда вот еще что — чтобы вас попугать. Время смерти — двадцать шесть — тридцать часов назад. Оба мужчины анально изнасилованы — группа 0+. Раны на спинах — от палки зутера, по типу и размерам надрезов и остаткам волокон в них полностью совпадают с травмами, нанесенными Мартину Гойнзу. У мужчины без среднего пальца смерть наступила в результате удара в горло острым зазубренным ножом. Неясна причина смерти второго, но я бы предположил передозировку барбитуратами. У нашего друга без пальца под языком я обнаружил покрытую рвотной массой вскрытую капсулу. Как раз под языком. Взял на анализ порошок и выяснил состав: часть — натрий секобарбитал, другая — стрихнин. Секобарбитал действует в начале, вводит в бессознательное состояние, стрихнин — убивает. По-видимому, у мужчины без пальца было расстройство желудка, его вырвало, часть отравы вышла. Он боролся за жизнь и, видимо, тогда и лишился пальца — у его противника был нож. Как только я исследовал кровь обоих и взял пробу из желудка, мне все стало ясно. Человек без пальца крупнее, у него больше кровоток, поэтому яд его не убил, как нашего второго друга.
Дэнни вспомнил дом 2307, следы рвоты в крови:
— А что насчет укусов на животе?
— Нелюдь, но человек, — сказал Лейман. — Я обнаружил слюну группы 0+ и желудочный сок человека на ранах, но укусы нанесены беспорядочно и перекрывают один другой. Сделать их масштабный слепок невозможно. Однако я сделал слепки следов от трех отдельных зубов. Они слишком велики для человека, такие крупные образцы в судебно-медицинской практике неизвестны. К тому же края укуса рваные и провести идентификацию на предмет сличения с аналогами не представляется возможным. Кроме того, в одной из ран обнаружил кусочек зубного цемента. Он носит зубные протезы, Дэнни. Скорее всего, поверх собственных зубов. Они могут быть стальными или из какого-то синтетического материала. Возможно, для протезов использовались зубы животных. Ими он и рвет тела жертв. Нет, это не человеческие зубы, и, хотя это будет звучать непрофессионально, этот сукин сын тоже, как мне кажется, не человек.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Церемонию Эллис Лоу проводил в своем офисе. Мал и Дадли Смит — официальные свидетели. Базз Микс стоит у стола переговоров, правая рука его поднята. Лоу произносит текст присяги:
— Тернер Микс, клянетесь ли вы впредь честно и добросовестно исполнять обязанности следователя по особым делам отдела большого жюри управления окружного прокурора Лос-Анджелеса, соблюдать муниципальные законы, защищать права и собственность граждан города, да поможет вам Бог?
— Клянусь, — отвечает Базз Микс. Лоу вручает ему удостоверение с фотостатом лицензии и жетон управления окружного прокурора. Мал думает: интересно, сколько платит Говард Хыоз этому мерзавцу, наверное не меньше трех тысяч.
Дадли, Микс и Лоу хлопают друг друга по спине. Старые слухи по-прежнему живы, думает Мал: Микс считает его инициатором покушения, после которого Базза отправили на пенсию, и которое на самом деле организовал Джек Д., имевший на Микса зуб, пока тот служил в полиции. Пусть думает. Это заставит его сохранять дистанцию, какая только возможна между двумя копами, выполняющими общую работу.
То же и с Дадли. А возможно, и с Лоу.
Мал наблюдает, как троица чокается хрустальными стаканами с «Гленливетом». Он со своим блокнотом сел у дальнего конца стола. Микс и Дадли перебрасываются шутками. Эллис посылает им сердитый взгляд: «Давайте работать». Лоу чуть кивает ему: значит, их распри позади. Мал думает: должен он мне, а получается, что обязан ему я. Он берет ручку и начинает бесцельно рисовать закорючки. В костяшках пульсирует боль. Спорить не приходится: Лоу прав.
После того, что у них произошло с Селестой, он бесцельно мотался на машине по городу, пока рука не начала распухать. Боль становилась нестерпимой, спутав все его безумные планы по примирению с сыном. Он поехал в травмпункт, предъявил свой жетон, и ему оказали особое внимание и медицинскую помощь: сделали укол, от которого от поймал кайф, вытащили из пальцев осколки зубов, очистили раны, зашили их и забинтовали. Позвонил домой и поговорил со Стефаном. Путанно рассказал сыну, что Селеста его сильно обидела, что хочет навсегда их разлучить. Мальчик был испуган, огорошен, заикаясь рассказал, что у мамы разбито лицо, но называл его «папой», а кончил словами: «Я люблю тебя».
Это пробудило у Мала слабую надежду; он снова стал думать как полицейский. Мал позвонил Элли-су Лоу, рассказал о случившемся, пояснив, что главное теперь — не дать Селесте выступить пострадавшей стороной и получить преимущество в предстоящей тяжбе за опеку. Лоу взял дело в свои руки, поехал к Селесте, отвез ее в Пресвитерианскую церковь Голливуда, где ее ждал адвокат. Тот сделал снимки ее распухшего и окровавленного лица. При этом Лоу убедил адвоката в нецелесообразности обвинения в уголовном преступлении лица, занимающего высокое положение следователя управления окружной прокуратуры, пригрозив репрессалиями, если тот будет упорствовать, и пообещав не вмешиваться в дело об опеке. Адвокат согласился. Селесте поправили сломанный нос, два хирурга-стоматолога занялись ее раздробленной челюстью и протезированием. Малу, ждавшему результатов и позвонившему Лоу из автомата, было с раздражением сказано:
— Парнем занимайтесь сами. Больше меня ни о чем не просите.
Мал поехал домой и нашел Стефана спящим. От него шел запах успокоительного средства, популярного на родине Селесты, — шнапса с горячим молоком. Поцеловал мальчика в щечку, перевез в мотель на углу Олимпик и Норманди-стрит чемодан с вещами и папками Лезника, договорился со знакомой женщиной-полицейским раз в день навещать Стефана. Приняв болеутоляющее, кое-как отоспался на неудобной постели и проснулся с мыслями о Франце Кемпфлере.
Нацист не шел у него из головы и мешал убедительно объяснить лживость сказанных Селестой слов. Мал сделал несколько телефонных звонков и нашел толкового адвоката. Джейк Келлерман был прагматиком: он сказал, что правильно будет отсрочить дело об опекунстве до поры, когда Консидайн станет капитаном и заметной фигурой на заседаниях большого жюри. Адвокат посоветовал ему поселиться отдельно от Селесты и Стефана и обещал в скором времени встретиться с ним для обсуждения дальнейших действий. И Мал остался наедине с последствием димедрола в голове, болями в руке и решением взять выходной и держаться от шефа подальше.
