Что-то Мусорщик запаздывает. Перейдем к заметкам о Хадженсе.
Тело страшно изуродовано – словно поработал мясник. Подозреваемых нет – точнее, их слишком много:
Хадженса ненавидели все. Вялое расследование началось с Макса Пелтца и его коллег по «Жетону Чести» – в последнем номере «Строго секретно» Хадженс устроил громкое «разоблачение» Макса и его школьниц. Пелтц прошел проверку на детекторе лжи. прочие предъявили алиби. Между строк – Паркер считал, что убитый вполне заслужил свою участь, полому и убийцу искать не стал.
Мусорщика все нет. Эд листает перечень алиби.
Макс Пелтц проводил время с несовершеннолетней – обвинение не выдвинуто. Сценаристка Пенни Фулвейдер – дома с мужем. Алиби Билли Дитерлинга – Тимми Валберн. Декоратор Дэвид Мертенс – тяжелый эпилептик – был с Джерри Марсаласом, медбратом, сопровождающим его повсюду. Звезда сериала Бретт Чейз – на вечеринке. Там же – его «напарник» по сценарию Миллер Стентон. Никаких следов, дело закрыто. И все же именно убийство Хадженса не давало покоя Винсеннсу той страшной весной 53-го.
Подходит Мусорщик, садится напротив. Без предисловий:
– Ну что?
– Завтра встречаюсь с Паркером. Не сомневаюсь, он объявит о пересмотре дела.
Винсеннс, с усмешкой:
– Ну и чего ты рожу кроишь? Сам этого хотел – так теперь хотя бы сделай вид, что доволен.
Эд выкладывает на стол шесть стреляных гильз.
– Три из них – с твоих последних тренировочных стрельб. Другие три я получил из хранилища вещественных доказательств в Голливудском участке. Следы на всех шести совершенно идентичны. Апрель пятьдесят третьего, Джек. Помнишь стрельбу на Черамойя?
Мусорщик, схватившись обеими руками за край стола:
– Продолжай.
– Тем ломом на Черамойя владеет Пирс Пэтчетт, хотя и тщательно это скрывает. В этом доме были найдены садомазохистские игрушки. Пэтчетт – добрый знакомый Линн Брэкен, подруги Бада Уайта, имени которой ты – якобы – никогда не слышал. Ты в то время расследовал дело о порнухе, а порнуха и секс-игрушки – один бизнес. В последнем нашем разговоре ты признался, что у Хадженса был на тебя компромат, – поэтому-то ты и не находил себе места во время расследования. А теперь поправь меня, если я ошибаюсь: Брэкен и Пэтчетт знали Хадженса?
Мусорщик, впиваясь ногтями в столешницу:
– А ты догадливый… с-сукин сын! И что дальше?
– Бад Уайт знал Хадженса?
– Нет, вряд ли.
– Что есть у Уайта на Пэтчетта и Брэкен?
– Не знаю. Послушай, Эксли…
– Нет, это ты послушай. А потом ответь. Ты получил то, что хранил на тебя Хадженс?
Мусорщик, истекая потом:
– Да.
– От кого?
– От этой женщины, Брэкен.
– Как?
– Пригрозил разоблачением. Изложил на бумаге все, что знаю про нее и про Пэтчетта, все, что на них накопал. Сделал несколько копий и разложил по сейфам в нескольких банках.
– И они все еще…
– Да, они все еще в моем распоряжении. А в распоряжении Пэтчетта и Брэкен – копия компромата на меня.
Так он и думал.
– Ту порнуху, за которой ты охотился, распространял Пэтчетт?
– Да. Послушай, Эксли…
– Нет, Винсеннс, слушать будешь ты. Порножурналы у тебя сохранились?
– Да, все на депозите. Давай договоримся, Эксли. Я работаю на тебя – ты снимаешь с меня обвинение в сокрытии улик. И работу по «Ночной сове» делим надвое.
– Натрое. Нам не обойтись без Уайта.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
Мотель «Виктория», номер 6. Дадли. Дот Ротштейн – огромная мужеподобная баба в комбинезоне – листает «Плейбой». Здоровенный качок прикован наручниками к стулу.
Дадли разворачивает досье.
– Ламар Хинтон, тридцати одного года. Одно обвинение в вооруженном нападении, освобожден досрочно. Работал в телефонной компании, подозревался в установке «черных» телефонных линий для Джека Уэйлена. В апреле 1953 года скрылся из города. Думаю, сынок, вполне логично будет назвать тебя матерым бандитом – и, следовательно, человеком, который, чтобы вновь стать членом цивилизованного общества, нуждается в энергичном перевоспитании.
Хинтон нервно облизывает губы, Дадли, с отеческой улыбкой:
– Ты добровольно согласился пойти с нами – это, безусловно, говорит в твою пользу. Ты не стал верещать о своих гражданских правах – это говорит в пользу твоего интеллекта, ибо, будучи умным мальчиком, ты, сынок, прекрасно понимаешь, что никаких прав у тебя нет. Моя работа – следить за организованной преступностью в Лос-Анджелесе и по мере сил удерживать ее в должных рамках. Должен тебе сказать, сынок, я обнаружил, что отличным средством убеждения в этом деликатном деле является физическое насилие. А теперь я буду задавать вопросы, а ты – отвечать. Если твои ответы меня удовлетворят, участие сержанта Венделла Уайта нам не понадобится. Итак, почему в апреле пятьдесят третьего ты покинул город?
Хинтон начинает заикаться, выбивая зубами дробь. Бад встает, подходит к нему. Тыльной стороной ладони по лицу – раз, раз, раз. Смотрит в стену – чтобы не видеть, что делает. Дот подает знак: достаточно.
Отбой. Дадли:
– Маленькое предупреждение, сынок, чтобы ты понял, на что способен сержант Уайт. Я вижу, что говорить тебе нелегко, и готов пойти тебе навстречу. Легкую задержку в ответах я готов отнести на счет твоего заикания. Вопрос помнишь? Почему ты сбежал из города в апреле пятьдесят третьего?
Хинтон, зажмурившись: «М… м… м…»
– Мы ждем, сынок. Хинтон:
– М-м-м-не н-н-н-надо б-б-ыло см-м-м-мыться.
– Замечательно. И почему же?
– П-п-просто н-н-н-неприятности. Из-за ж-ж-жен-щины.
– Извини, сынок, что-то не верится.
– Это п-п-п-правда.
Дадли кивает Баду. Тот делает вид, что собирается бить в полную силу, но в последний момент не доводит удар. Дот говорит:
– Золотко, если не разговоришься, тебя ждут куда большие неприятности. Давай, облегчи себе жизнь. Апрель пятьдесят третьего. Почему ты смылся?
За дверью переговариваются Брюнинг и Карлайл. Бад вдруг соображает: апрель пятьдесят третьего – это же «Ночная сова»!
– Вижу, сынок, я переоценил твою память. Что ж, давай помогу. Пирс Пэтчетт. Ты ведь был с ним знаком?
Бада пробирает холодная дрожь. Откуда, черт побери, он знает о Пэтчетте?
Хинтон молча рвется со стула.
– Ага, вижу, мы задели больное место.
