Лужайка, огороженная по периметру высокими кустами гибискуса, окружала дом со всех сторон. Он шел вдоль этих кустов, держась в тени, завернул за угол и увидел обеих женщин. Они сидели в уютном кабинете в поставленных рядом мягких креслах. Низко пригибаясь, он подбежал к дому. Голосов он не слышал и, словно в немом кино, наблюдал, как Линда смеется и потягивает шотландский виски. Он принялся фантазировать, воображая, что это она у него в гостях, смеется его шуткам и юмористическим стихам, написанным специально для нее. Другая женщина тоже смеялась и хлопала себя по колену, то и дело подливая в стакан Линды виски из бутылки, стоявшей на кофейном столике.
Поэт смотрел в окно не отрываясь, поглощенный смехом Линды, и вдруг понял, что дела идут совсем не так, как он себе представлял. Случилось нечто непоправимое. Инстинкт никогда его не подводил, но он только-только начал догадываться о причинах своей тревоги, когда увидел, как женщины, двигаясь очень медленно и совершенно синхронно, придвинулись друг к другу, их губы соприкоснулись – сначала робко, потом жадно. Они страстно обнялись, опрокинув бутылку виски. Поэт не выдержал и закричал, но тут же зажал себе рот, задушил свой крик. Он замахнулся свободной рукой, сжав ее в кулак, чтобы разбить окно, но вовремя опомнился и вместо этого стукнул по земле.
Он опять заглянул в окно. Женщин нигде не было видно. Поэт в отчаянии прижался лицом к стеклу, вытянул шею, едва не оторвав ее от плеч, и увидел. Увидел две пары голых ног. Они сплетались, перекрещивались, скользили и упирались в пол. Тут он все-таки закричал, и потусторонний, полный ужаса звук собственного голоса вынес его обратно на улицу. Он бежал, пока не задохнулся. Ноги подламывались. Он рухнул на колени и замер, пока утешительные образы первых двадцати возлюбленных проносились перед его мысленным взором. Он вспомнил, какими они были в минуты спасения, вспомнил, как походили на тех, что предали его первую возлюбленную много лет назад.
Вдохновленный праведностью своей цели, он поднялся с земли и вернулся к машине.
* * *
Повседневная работа помогла ему пережить следующую неделю, удержала от поспешных и отчаянных действий, хотя воспоминания об измене, накатывающие с неумолимостью морского прибоя, толкали его на скорую расправу.
Он работал в ателье с девяти утра до пяти вечера, потом прослушивал звонки, поступившие на автоответчик. Приглашения на съемки свадеб накапливались. Впрочем, так всегда бывало по весне. В этот год он мог позволить себе выбирать. По вечерам он встречался с заботливыми родителями молодых обрученных пар и рассматривал их заявки, хотя считалось, что это они его нанимают. Никакого уродства, никаких жирных кабанов, решил он. Перед его камерой будут стоять только красивые и стройные молодые люди. Он имел право себя побаловать.
Покончив с делами, он отправлялся в Палисейдс и наблюдал, как Линда Деверсон и Кэрол Марч занимаются любовью. Затянутый в черное трико с головы до ног, он влезал на стоящий в тени телеграфный столб и смотрел через окно спальни на втором этаже, как женщины спариваются на водяном матраце, застеленном простыней. Около полуночи, когда его руки, часами стискивавшие грубую древесину телеграфного столба, уже немели, он видел, как Линда, пресыщенная блудом, встает с постели и одевается, хотя Кэрол всякий раз уговаривала ее остаться до утра. Одна и та же сцена повторялась каждый вечер; его мозг, сознательно отключенный, пока он смотрел на их любовные утехи, просыпался, как по будильнику, едва Линда покидала свою подругу. Почему Линда уходит? Может быть, подавленное чувство вины всплывает на поверхность? Может, подсознательно она сожалеет, что так унизила себя?
Затем он слезал со столба и бежал к своей машине, успевая забраться на сиденье в тот самый миг, когда Линда выходила из дверей, и ехал, не включая фар, следом за ее «камаро». Он не спускал глаз с габаритных огней, пока она добиралась до дома по самой живописной дороге на свете. Ей как будто требовалась прививка красоты после всех тех мерзостей, которыми она занималась на водяном матраце. Держась на безопасном расстоянии, он провожал ее до перекрестка Сансет с прибрежной автострадой, размышляя о том, как и когда принесет ей спасение.
Потратив еще две недели на пристальное наблюдение, он записал в своем дневнике:
7 июня 1982 года
Линда Деверсон – трагическая жертва нынешних времен. Ее чувственность саморазрушительно, но она свидетельствует о сильной потребности в материнской любви. Марч спекулирует на этом, она вампир. Линда остается неудовлетворенной как в своей чувственности, так и в желании обрести мать (эта Марч старше ее лет на пятнадцать, по крайней мере). Ее полуночные путешествия по самым красивым и одухотворенным местам Палисейдс и Санта-Моники сами по себе говорят как о чувстве вины, так и о ее тонкой ищущей натуре. Ее потребность в красоте особенно сильна после актов саморазрушения. Я должен взять ее в такую минуту: именно в этот миг к ней должно прийти спасение.
Знание местности вселило в него смелость. Он перестал думать о времени и с головой ушел в ухаживание. Но ночные бдения сказались на его повседневной работе. Он начал допускать ошибки: целые ролики плохо отснятой или даже засвеченной пленки, опоздания, пропущенные по забывчивости деловые встречи, засунутые неизвестно куда заказы. Так не могло продолжаться, и он знал, как положить этому конец. Надо завершить ухаживание за Линдой Деверсон.
Он назначил дату: вторник, четырнадцатое июня. Через три дня. Его охватила неудержимая дрожь предвкушения.
В понедельник, тринадцатого июня, он отправился в автомагазин и купил канистру машинного масла, потом поехал на автомобильную свалку и сказал владельцу, что ему нужны хромированные украшения на капот. Пока владелец бегал в поисках украшений, он собрал с земли несколько пригоршней металлической стружки и ссыпал их в бумажный пакет. Через несколько минут хозяин свалки вернулся, размахивая хромированным бульдогом. Он в этот день решил проявить щедрость и предложил владельцу десять долларов. Тот их принял. На обратном пути в мастерскую через переезд Кахуэнга он выбросил бульдога в окно и засмеялся, когда фигурка со стуком скатилась с дороги.
День обручения был тщательно спланирован и рассчитан по секундам. Поднявшись утром с постели, он выставил в витрину табличку «Закрыто по болезни» и вернулся в квартиру, где включил свою пленку для медитации, глядя на фотографии Линды Деверсон. Затем он уничтожил страницы своего дневника с упоминанием о ней и предпринял длительную прогулку – дошел до самого парка Эхо, где провел несколько часов: катался в лодке по озеру и кормил уток. С наступлением вечера он упаковал инструменты для обручения, сложил их в багажник машины и отправился на свидание с возлюбленной.
В восемь сорок пять он припарковался за четыре дома от особняка Кэрол Марч, поглядывая то на безлюдную улицу, то на часы на приборном щитке. В девять ноль три Линда Деверсон въехала на подъездную аллею. Он чуть в обморок не упал, до того хорошо все складывалось. Она прибыла как раз вовремя.
Он поехал к Санта-Моника-Каньон, на перекресток Уэст-Ченнел-роуд и Бискейн, туда, где Уэст-Ченнел разветвлялась и правое ответвление вело на площадку для пикников со столами и качелями. Если его расчеты верны, Линда проедет здесь ровно через десять минут после полуночи. Он остановил машину сбоку от дороги, прямо на краю парка, где ее скрывали от улицы ряды платанов. А потом опять отправился на долгую прогулку.
