— Куда они, дурачье, полезли! А хвалились до Урала дойти.
— Дойдут! Под конвоем.
Такое настроение курсантов всячески поддерживали политработники. С одной стороны — вроде правильно. А с другой — не следовало слишком высоко шапки кидать. Немцы были еще очень сильны. Наступление под Москвой постепенно переходило в так называемые бои местного значения. А об истинной трагедии и наших потерях в «Вяземском котле» можно было только догадываться.
Мы продолжали учебу. Она длилась для меня три с половиной месяца. Планировали дольше. Но в середине июня я сдал экзамены и получил по долгожданному «кубарю» на петлицы. Младший лейтенант, командир танкового взвода.
В те дни страна следила за сводками боев на юго-западном направлении. Красная Армия понесла в Харьковской операции большие потери, а немцы продолжали активные наступательные действия. Я говорю скупо о поражении наших войск под Харьковом, в районе Барвенковского выступа. Практически вся советская группировка, находившаяся там, попала в окружение. Я уже не помню, какие цифры потерь приводило тогда Совинформбюро, но позже прочитал в одном из учебников истории — 220 тысяч бойцов и командиров.
ГЛАВА 9
Около двух месяцев я пробыл в резервном полку, под Борисоглебском. Немцы активно наступали. И тем не менее танкистов придерживали. Конечно, едва не каждую неделю отправляли в действующие части группы командиров. Но до меня очередь пока не доходила. Многие выпускники танковых училищ не владели вождением танков. По-прежнему хромала тактика и навыки боевой стрельбы. В запасном полку я прошел практическое вождение. Не сказать, что из меня получился механик-водитель, но теперь, при нужде, я мог заменить его на какое-то время. Несколько раз проводили учебные стрельбы. Бронебойными и осколочно-фугасными снарядами. Обычно давали по три снаряда. Однажды выдали сразу пять штук. Били по мишеням и старым танкам. Бронебойные снаряды прошибали броню насквозь. А фугасным я разнес с первого выстрела тягач. Осталась груда железа.
Из дома пришло письмо. Сталинград уже несколько раз бомбили: Сталгрэс в соседнем Кировском районе и какие-то еще заводы. Мама очень тревожилась за меня, снова умоляла не лезть на рожон. Строила планы, что я могу пристроиться в технической службе. В апреле мне исполнилось двадцать лет, но для мамы я оставался мальчишкой. Впрочем, так, наверное, и было.
Некоторые в запасном полку валяли дурака. Шатались по бабам, пили самогон. Говорили так: «Мы воевали и скоро опять на фронт. Пожить-то надо!» Потом сразу человек пять выпили купленный на станции спирт. Трое насмерть отравились, двое — ослепли. Умерших похоронили, а ослепших мне до того жалко было. Ребята — мои ровесники. Я потом долго от всякого спирта шарахался. Впрочем, я к водке не сильно привыкший был. Потом уж приохотился, но меру знал. Был еще один случай: лейтенант прострелил себе руку. Сначала хотели судить как самострел. Но пошло заражение, и руку по локоть отрезали. Кажется, списали по инвалидности. Но все это были мелочи по сравнению с тяжелым положением на фронте.
В конце июля нас выстроили на плацу и зачитали приказ Народного Комиссара обороны И.В. Сталина № 0227. Всех нас он поразил своей жесткостью и прямотой. Чего скрывать, раньше порой мямлили, когда складывалось тяжелое положение. Хотя голос знаменитого диктора Юрия Левитана всегда звучал веско, но с первых дней войны правду нам никогда не договаривали. А здесь звучало совсем по-другому. Я приведу лишь некоторые фразы, которые особенно врезались в память.
«…Часть войск, идя за паникерами, покрыли свои знамена позором.
…Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину.
…Ни шагу назад. Таким теперь должен быть наш главный призыв».
Помню, несколько дней шли разговоры, мы обсуждали этот приказ. Уже после войны я не раз слышал выражение: «Войну выиграли молодые». Сюда вложен двойной смысл. Имеется в виду энергичность, смелость молодых бойцов и командиров. Конечно, воевали отважно люди всех возрастов. Но мы, двадцатилетние, рвались в бой. Даже те, кто горел в танках и чудом оставался живым.
Пропаганда лета сорок второго года уже заметно отличалась от той, которую проводили политработники в начале войны. Осенью сорок первого было больше общих слов о солдатском долге, защите Родины и так далее. К лету сорок второго немцы своей оккупационной политикой крепко навредили сами себе. Мы уже знали о массовом уничтожении советских военнопленных, мирного населения, угоне молодежи в Германию.
А какой заряд ненависти получили ребята, которые потеряли погибшими отцов, братьев! Я, как и другие, рвался на фронт и написал два рапорта. В то же время имелась категория танкистов, людей старше возрастом, хвативших жестоких боев, окружение, не раз видевших смерть. Они, как могли, тянули пребывание в запасном полку, боялись снова садиться в танки. Слишком много страшного они пережили за год войны.
В запасном полку были люди, горевшие в танках по три-четыре раза, буквально чудом уцелевшие. Это не могло не сказаться на психике. Некоторые просились в пехоту, заведомо зная, что жизнь командира пехотного взвода очень короткая. Они предпочитали если уж придется погибнуть, то погибнуть в атаке, чем сгореть в бронированной коробке. Один из лейтенантов рассказывал мне, как за день сменил два танка и закончил бой на третьем.
— Первый сгорел, мы с механиком едва успели выскочить. Хорошо, что снег был, успели горящую одежку потушить. Я, как командир взвода, пересел на другой танк. Через час снаряд в моторную часть угодил. Выбрались все пятеро, но троих из пулемета достали, так что опять нас двое спаслось.
— А третий танк? — спросил я.
— На третьем мне везло. Почти месяц отвоевал. Два немецких Т-3 и бронетранспортер подбили. Минометную батарею с землей смешали. Кого гусеницами раздавили, кого из пулемета перебили. К ордену Красной Звезды представили.
Орден лейтенант, как и тот артиллерист в госпитале, при мне не получил. Орденов летом сорок второго было раз-два и обчелся. Редко у кого медаль, ну и у больших командиров ордена. Они в атаку не ходили, выживали и ордена получали. В запасном полку все, кто выше майора, по ордену или два имели. Может, за финскую или за «освободительный поход» в Польшу. Не знаю.
В середине августа я был направлен в один из танковых полков 13-й армии Брянского фронта. Полк располагался недалеко от города Елец. До линии фронта было восемьдесят километров. Южнее нас с 17 июля 1942 года немцы вели наступление на Сталинград и Кавказ. Ожидаемый удар по Москве не состоялся. Немцы перехитрили наше командование, стянувшее по приказу Верховного огромные силы для возможного удара по Москве. В период с 17 июля немецкие войска захватили Ворошиловград, Шахты, а с 23 августа прорвались к Сталинграду. Во многих учебниках лето и осень сорок второго года считались самым тяжелым периодом, когда без преувеличения решалась судьба страны.
Я был назначен командиром танка Т-34, познакомился со своим экипажем, командиром взвода и роты. Уже через три-четыре дня мы по тревоге двинулись к линии фронта. Ходили слухи, что немцы прорвались к Сталинграду, там идут сильные бои. Ожидался удар и на нашем участке. По другим слухам, мы собирались наступать. Во всяком случае, баки танков были заправлены полностью. Кроме боекомплекта (77 снарядов и 4 тысяч патронов к пулеметам), мы загрузили еще штук по двадцать снарядов и дополнительный запас патронов.
