— Горючего много осталось, товарищ сержант?
— Домой торопишься. Рано еще. И горючее, и снаряды есть.
— Слабенькая сегодня засада. Со вчерашней не сравнить, — сказал кто-то. — Всего два броневика сожгли.
Я тоже считал, что сработали так себе. Но сказал другое:
— Ты попробуй этот «Ганомат» так просто взять. Броня, крупнокалиберные пулеметы и скорость 60 километров. Почти танк. И фрицев вместе с полицаями двенадцать человек ухлопали. На передовой сколько надо потрудиться, чтобы два бронетранспортера сжечь?
— Оно так, — сказал младший сержант, командир отделения. — Многие ребята гибнут, не успев толком в немца прицелиться. А тут восемь фашистов и четверых бобиков срезали.
— Одного полицая я подстрелил, — сказал уже знакомый мне Никон. — Я хорошо стреляю.
Прозвучало просто, без хвальбы. Остальные подтвердили, что Никон охотник и бьет метко. Поэтому винтовку на автомат менять не хочет. Подошли десантники с танка Т-60. Посовещавшись, предложили перекусить:
— У полицаев в будочке харчами разжились и у немцев, кто ранцы не успел скинуть. Самогон, сало, консервы. Две фляжки рома.
Судя по запаху, фляжек было больше. Успели приложиться.
— Ребята, кончайте базар. Перекусим, когда старший лейтенант вернется. Занять позиции и приготовить оружие.
Последние слова прозвучали как команда. Наверное, вовремя. В деревне вразнобой застучали выстрелы и автоматные очереди. Я крикнул командиру Т-60:
— Слетай в село. Может, нашим помощь требуется. Если что, дай красную ракету. Мы тоже примчимся. Но дорогу без присмотра оставлять нельзя.
Мы застыли наготове. Я предупредил Юрика:
— Ты слишком длинными очередями не бей. Пулемет опять заклинит.
— Понял, — откликнулся радист.
Наша помощь не понадобилась. Через полчаса Шевченко вернулся. Из коляски мотоцикла выгрузили тело погибшего разведчика. Над деревней в нескольких местах поднимался дым. Оказалось, старший лейтенант нарвался на засаду. Полицаи обстреляли мотоцикл, убили разведчика. Федор вступил с ними в перестрелку, благо имелся ручной пулемет. Застрелили одного полицая, остальные убежали, когда увидели приближающийся танк.
— Метко сволочи бьют, — рассматривая окровавленную ладонь, — сказал Шевченко. — Гриша Мальков лучший разведчик был. Наповал срезали, сволочи.
— Дай рану гляну, — перехватил я руку жестикулирующего старшего лейтенанта.
Пуля вырвала клок мяса из ладони, рядом с мизинцем. Пока перевязывали, Шевченко, матерясь, крыл на чем свет стоит полицаев.
— Бобики вонючие. Ведь это они обоих наших бойцов убили. Я приказал три дома поджечь, где полицаи живут. И вон трофей привезли. Он показал на подсвинка, лежащего на запасном колесе мотоцикла.
— Местные что-нибудь рассказали?
— Вначале выскочили, обрадовались, — усмехнулся старший лейтенант. — Красная Армия пришла, ура! А потом, когда узнали, что всего один танк, поутихли, разошлись. Я одного мужика за шиворот поймал — куда разбегаетесь? Он мне в ответ: «Немцы вернутся, постреляют всех и дома сожгут». В общем, боятся люди. Кое-что по мелочи рассказали. Полицаи мост охраняют с сегодняшнего утра. Видимо, все же из-за вчерашнего разгрома колонны. Ищут нас фрицы, факт.
Погрузив еще одно тело погибшего, спешно двинулись прочь. Километрах в пяти от деревни нас догнал легкий самолет-разведчик «Шторьх». Существенного вреда он принести не мог, так как имел всего один пулемет в задней части кабины, но стало очевидно, что нас активно разыскивают. Сделал один круг, второй, снизился, чтобы разглядеть получше.
— Не стрелять, — дал команду Шевченко. — Может, не разберется толком. Увеличьте скорость.
Федор высунулся из люка и помахал рукой, приветствуя летчиков. Но немец, никак не реагируя, продолжал нас преследовать на высоте метров пятьсот.
— Врежьте ему! — изменил приказ начальник разведки.
Ударили сразу из нескольких пулеметов, а Т-60 — из автоматической пушки. Несколько пуль попали в цель, самолет встряхнуло, и он резко стал набирать высоту. Отстал лишь после того, как Шевченко, поставив танк на пригорок, до предела задрал ствол и на километровой высоте достал одним из снарядов надоедливый самолет. Повреждение оказалось серьезным, и «Шторьх», виляя, ушел прочь.
— Эх, мы ведь его сбить могли, — сокрушался Мотыль.
— Из чего? — спросил я.
— Из ручных пулеметов и пушки.
— Из ручного пулемета не собьешь, — возразил я. — Разве только в газете. А у пушки Т-60 слишком низкий вертикальный угол наводки.
— Чего ж тогда брешут, что каждую неделю где-нибудь самолет из пулемета или противотанкового ружья сбивают?
— Я таких случаев не помню.
— Недоверчивый ты, товарищ сержант. Я про такие случаи не раз слышал. И сегодня вот тоже. Считай, сбили.
— Если так считать, то мы половину немецкой авиации расколошматили. Самолет-то улетел.
— Далеко с продырявленным фюзеляжем не улетит. Правда, Юрик?
Меня начинал раздражать пустой никчемный спор, а когда радист Юрик поддержал приятеля, я накричал на него, что курсовой пулемет у него вечно нечищеный, а половина дисков не набита патронами.
— Чем языком трепать, лучше бы диски набил. А пулемет на первой же стоянке проверю.
Башнер и заряжающий на меня надулись и принялись демонстративно разговаривать друг с другом, хотя из-за шума мотора приходилось кричать, чтобы услышать слова. Механик-водитель, дипломатично занявший нейтральную позицию, молчал. Потом крики ему надоели, и он посоветовал собеседникам заткнуться. Ехали долго. Оголодавший экипаж решил со мной мириться. Мотыль предложил съесть банку тушенки.
Разрешение было получено, и мы съели по два сухаря, размазав на них волокнистую говяжью тушенку. Вкусно. Поздно вечером, в условленном месте, дождались основную часть роты. Их засада оказалась более удачной. Они разгромили колонну, но на обратном пути попали под налет «юнкерсов». Взрывом бомбы разворотило моторную часть «тридцатьчетверки», погиб командир взвода Подгаец и заряжающий. Два других члена экипажа были тяжело ранены. Пулеметные очереди прошили полуторку. Машину кое-как дотащили и всю ночь ее чинили. В темноте похоронили еще четырех человек, не считая лейтенанта Подгайца и заряжающего, сгоревших в танке.
На небольшом огне все решили сварить суп из свинины с пшенным концентратом. Мы жадно глотали жирное горячее мясо, запивая бульоном. Свалились спать, но отдохнуть нам Шевченко не дал. Поднял всех еще до рассвета. Пользуясь темнотой и утренним туманом, переместились еще километров на двадцать пять севернее. В лесу остановились на дневку, и здесь обнаружилось, что сцепление одного из БТ-7 практически не действует.
Механики возились с машиной, сняв крышку трансмиссии. Но танк — это еще полбеды. Было тяжело смотреть на мучения тяжело раненных. Двоим безнадежным фельдшер Иван Герасимович вколол последние инъекции морфина. У десантника с перебитой кистью почернели, опухли пальцы и ладонь. Старшина долго кряхтел, осматривая руку:
