— Читал «Войну миров»? — спросил я Леню Кибалку.
— Не-е… О чем книжка?
— Как марсиане Землю пытались завоевать. Вот такие развалины да сгоревшие поселки оставались. А людей они для еды захватывали.
— Человечину, значит, жрали? Я про них ничего не слышал. Эта война давно, наверное, была? — оглядываясь по сторонам, спросил мой товарищ.
— Не было никаких марсиан. Писатель Герберт Уэллс написал фантастический роман.
— Фантазия, значит…
— А чем немцы лучше? Мертвая земля. Птиц и то не видно.
Мы прошли к северу от Ворсклы километров восемь. Вдалеке разглядели машины, двигающиеся по дороге, окраины какого-то поселка. Судя по карте, Дорогош. На окраине стояла зенитная батарея. Мы повернули назад, и возле еще одной сгоревшей деревни едва не нарвались на два противотанковых орудия, перекрывающих дорогу. Метров четыреста отползали, боясь поднять голову, а потом, пригнувшись, побежали по низине. На развилке изрытых гусеницами проселочных дорог нашли наконец павшую лошадь. Ее уже поклевали вороны, и туша лежала не меньше недели. Ночью замерзала, а днем немного оттаивала.
Нижняя половина туши, примерзшая к земле, сохранилась лучше, но сдвинуть лошадку мы не смогли. Отрубили топором несколько кусков, набили вещмешки и зашагали назад. Когда вернулись, оголодавшие ребята едва не накинулись на сырое мясо. Командир роты приказал развести из сухих веток несколько костерков, чтобы было поменьше дыма, и варить мясо небольшими порциями. Ох, и противное было варево! Из ведра и котелков выплескивалась бурая вонючая пена. Мясо было черным, жестким, как резина, а у нас выступала голодная слюна. Если бы не Таранец, мы бы грызли сырую конину.
— Терпите, а то отравитесь к чертовой матери! Лошадь твоя с тухлецой.
— Посвежее не нашлось.
Наконец Антон посчитал, что мясо сварилось. Кто не ел вонючей, начинающей пропадать конины, тому трудно объяснить эту сторону войны. Кроме обстрелов, холода, снарядов в лоб постоянно присутствует голод. Мы, обжигая губы, глотали горячие куски, почти не жуя. Да и разжевать конину было невозможно. Когда заканчивали трапезу и запивали мясо кипятком, пришел наш знакомый мужик с двумя помощниками. Принесли вареной картошки, прокисшей капусты, самогона и молока. Выпили и съели все. Как у нас желудки выдержали эту смесь, удивляюсь!
До темноты спали, а ночью закончили строить переправу. Курили принесенный табак, варили в дорогу остатки конины. Когда обошли настил, убедились, что лед замерз. По одному, осторожно, перегнали все три танка. Под тяжестью последней третьей машины лед крошился, а бревна расползались. Выдержала наша ледовая переправа на речке Ворскла. Трещал, ломался лед у берегов, но танки мы вывели. Попрощались со своими помощниками и двинулись вперед.
Мы находились в верховьях Ворсклы, пятисоткилометрового притока Днепра, где судоходная река сужалась до размеров деревенской речки, а до устья оставалось километров семьдесят. До линии фронта — и того меньше. Ночью мы слышали на севере и востоке отдаленный гул стрельбы. Но двигались почти наугад, благо местность мы немного разведали.
Думаю, по прямой, до линии фронта, было километров пятьдесят. Но по прямой на войне не ходят, а значит, предстояло пройти вдвое больше. Сначала шли вдоль речки. Потом Таранец дал команду сворачивать в степь. Впереди виднелись машины. Свернули, и здесь, почти на ровном месте, в низине, завяз мой танк. Поляна выглядела безобидной, но подземные ключи промыли лед. Хорошо, что Федотыч вел машину осторожно, а то бы вообще утонули. Но врюхались крепко. Погрузились передком до люка механика. Начали цеплять тросы. Старший сержант Черныш, опытный механик-водитель, сел за рычаги второй «тридцатьчетверки». Машина буксовала, трос дважды лопался. Скрутили все имевшиеся обрывки.
На помощь пришел Таранец, который наблюдал с пригорка за местностью. Начали тащить двумя машинами. В этом месте нам всем едва не настал конец. Шестерка «юнкерсов» шла на высоте полутора километров. Один даже поднырнул, чтобы лучше разглядеть, что за танки копошатся внизу. Если бы кинулись убегать, сработал бы у «лаптежников» охотничий инстинкт. Вшестером раздолбали бы все три танка. Но Таранец крикнул, чтобы мы не суетились и продолжали работу. Это и спасло. Летчик посчитал нас за своих.
Когда выбрались, из нашей машины валил дым и пахло горелой резиной. От перегрузки все раскалилось, горячее масло выбивало из соединений. Пришли немного в себя и дунули подальше от речки. На перекрестке дорог стоял немецкий мотоцикл. Мы сделали вид, что идем своей дорогой, и попытались его объехать. Мощный «зюндапп» вскоре стал нас нагонять. Близко не приближался, а потом и вовсе отстал. Наверное, передал по рации, что видел русские танки, и вернулся на свой пост. Направление мы, конечно, изменили, но радиосвязь — большое дело. Минут через сорок наткнулись на засаду. Механик-водитель Иван Федотович заматерился, вздохнул: «Так я и знал!»
Перегораживая путь, немцы установили метрах в ста друг от друга четыре противотанковые пушки. Таранец повернул вправо, стремясь обойти опасные для нас на расстоянии полутора километров 75-миллиметровые пушки. Лобовую броню они на таком расстоянии не пробьют, но идти напролом было бессмысленно. Подпустят поближе и перещелкают по одному. Мы неслись мимо акациевой рощи, избитой проселочной дороги. Бронебойные болванки поднимали фонтаны оттаявшей земли, с визгом рикошетили от мерзлой поверхности под влагой и кувыркались рядом с машинами.
Огонь был плотный. Один из снарядов угодил в кормовую часть башни танка нашего ротного. Брызнул сноп искр, но машина шла, не замедляя хода. Еще одна болванка врезалась в покрытую льдом лужу, пропахала лед и зарылась в землю. Увесистый кусок дерна ударил по крышке приоткрытого люка. Федотыч выругался, а Таранец дал сигнал: «Делай, как я!» — и сменил направление. Вот здесь, на холме, мы и нарвались на две стоявшие особняком пушки. У фрицев батареи были нередко шестиорудийные. А может, целый дивизион выдвинули, чтобы покончить с тремя русскими «тридцатьчетверками».
Фрицы, в общем, рассчитали точно. В этом месте уходить вправо было рискованно. Начиналась пашня. Глыбы подтаявшего чернозема, под ней мерзлая почва. Эта мешанина мгновенно снизила бы нашу скорость. Начнут машины по грязи елозить — мишень лучше не придумаешь. Бей на выбор! Поэтому Таранец повернул все три машины прямо на орудия. Шансы вырваться снизились до минимума. Расстояние метров семьсот, пушки приготовлены к стрельбе. Не с первого, так со второго-третьего выстрела нас все равно бы накрыли.
Таранец крепко рискнул, на что вряд ли рассчитывали немецкие артиллеристы. Он разглядел по ходу узкую промоину, и мы немного сменили направление. Когда все три пушки открыли огонь, нырнули в промоину. Помню, наша машина поползла по осыпи, накренилась, едва не перевернулась, а позади, где шел танк старшего сержанта Черныша, оглушительно треснуло. Я понял, что снаряд попал в его машину. Мы очутились в овражке, который укрывал танки на три четверти. Это были гонки со смертью, иначе не назовешь. Все три танка неслись на полной скорости, выбрасывая из-под гусениц комья земли. Выбрав момент, оглянулся. Увидел, что, хотя танк Черныша и не отстает, командирская башенка смята, а из-под нее идет дым. Что бы ни говорили про наши потери под Харьковом, но здесь дралось уже новое поколение танкистов, взять которое немцам было сложнее. Таранец шкурой чувствовал тактику танкового боя. Мы как приклеенные шли за ним.
