— Спасибо, товарищ полковник, — не совсем по уставу ответил я. — Уже слышал.
— Заслужил!
— Кто заслужил, те получили. Ладно, чего там.
Замполит был неплохой мужик, из сельского райкома партии. Война вознесла его до звания полковника, он руководил работой с личным составом большого подразделения и, говорят, планировался на выдвижение в корпус. При этом, в отличие от многих, он оставался по-деревенски непосредственным, когда разговаривал с людьми. Полковник отозвал меня покурить и с досадой объяснил, что со мной дали маху. После освобождения Орла наградные листы посыпались пачками. Ордена, которые утверждались в штабе армии или фронта, сильно подсократили. Давали в первую очередь тем, кто участвовал в освобождении Орла.
— Я ведь не участвовал…
Полковник не был таким уж простым и с досадой оборвал меня:
— Не ерепенься. Обидели его! Всех не наградишь. Просто надо было тебя на медаль представить. Решили бы на месте, а с орденом попозже. Кроме того, у тебя дружок хороший имеется. Начальник разведки Бутов. Ты к нему отказался в свое время перейти, вот он и вспоминает тебя каждый раз.
В общем, с замполитом мы попрощались тепло. В тот вечер я обмывал чужие медали и ордена, а через пару дней встретил Бутова. Он получил майорскую звезду на погоны и легкое ранение, но в санбате не лечился. Приезжал иногда на осмотр к врачу. Герой! Ранен, однако из строя не выбыл. Это я уже со злости говорю. Так и другие легкораненые командиры поступали, чтобы остаться в своей части. Я бы тоже вернулся пораньше. Но рука воспалилась, недели полторы не спадала опухоль. Резали, чистили, выдавливали всякую гадость. По крайней мере, повезло, что не прицепилась гангрена, а еще того хуже — столбняк. Прививки от столбняка всем делали сразу по прибытии. Лето, жара, белье и одежда потная, грязная. Особенно портянки. При мне двое ребят с ранениями в ноги подхватили столбняк. Когда их гнуть и корежить стало, врачи унесли зараженных в изолятор, чтобы мы их агонию не видели. Там бедолаги к ночи и померли.
С Бутовым нас как будто черт сводил. Один раз сумел в сторону отойти, второй раз лоб в лоб столкнулись. Он из джипа вылезал. С ним, кроме шофера, была симпатичная девка с эмблемами медработника. Видно, подругу прихватил прокатиться. Я опять в сторону пошел, даже сделал вид, что не услышал окрика:
— Лейтенант Волков, постойте!
Но все же остановился. Почти по уставу. Только перевязанная рука поперек груди висела. А у Бутова на отглаженной добротной гимнастерке ордена и медали. Штук пять. Молодой, перспективный майор явно гордился: орденами, персональным джипом, красивой подругой и «парабеллумом» в кожаной кобуре. Не «наган» же начальнику разведки таскать! А «парабеллум» в поиске добыл, в тылу врага. Герой! Я стоял перед ним в затертом халате (хорошо хоть не в нательном белье, как некоторые). Еще раз спросил меня про самочувствие. Можно подумать, сильно его это интересовало.
— Нормально. У вас-то как? — тянул меня бес за язык. — Видать, крепко вас, товарищ майор, зацепило. Не бережете себя. Всегда впереди.
Бутов смешался, даже покраснел. Вперед-то он как раз и не лез. С полминуты раздумывал, что ответить. А тут, как назло, люди вокруг и девка, которых не обманешь. Которые знали, кто, за какие заслуги ордена получает.
— Нормально, значит, — наконец нашел что ответить растерявшийся майор. — Если нормально, чего в санбате застрял? В разведку идти отказался, на передовую тоже не торопишься. Пока тут отлеживался, наши Орел взяли.
Ну, вот, и этот понес про то, как Орел брали! Я уже не мог сдержаться.
— Чего вы мне Орлом тычете! В геройском штурме участвовали? Пулю в грудь вместе с орденом словили?
— Может, и участвовал, — запальчиво ответил Бутов. — Зато ты, Волков, совсем не орел, а другая птица. Видать по всему, так и будешь до победы лейтенантом ходить без единой награды.
У меня перехватило глотку от злости и несправедливости. Я бы врезал высокомерному майору, если бы правая рука не висела на повязке. С левой хорошего удара не получится.
— Как дожить до победы, тебе можно смело загадывать, товарищ майор. Доживешь в штабе наверняка. А насчет меня вопрос посложнее. Глянь на обратном пути, что от моей «тридцатьчетверки» осталось. Она возле дороги стоит, мимо не проедешь. Стрелка-радиста от брони, наверное, еще не отскребли. А остальной экипаж по нескольку осколков и пуль словили.
До Бутова наконец дошло, что он, майор, начальник разведки бригады, скатывается в ненужную перепалку с «ванькой-взводным». Бутов зыркнул на меня, а подруга его засмеялась. Опять стычка с начальством да еще в присутствии красивой подружки или ППЖ. Хрен знает, кем она ему приходится. А девица настроение мне подняла. Спросила у майора:
— Это и есть тот самый Волков?
Значит, и в штабе бригады меня знают. И кажется, не с плохой стороны.
— Так точно, — почти по-свойски улыбнулся я девушке и вытянулся по стойке «смирно». — Лейтенант Волков Алексей Дмитриевич.
— Ладно, не облизывайся на чужих женщин, — отмахнулся Бутов, понимая, что для него лучше перевести все в шутку. — Иди, дави хоря. А то, наверное, не все бока еще отлежал.
Я повоевал достаточно, чтобы оставить без ответа подковырку штабного офицера, хоть и майора, получившего наравне с Таранцом орден Отечественной войны. Хотя Бутов в боевых действиях практически не участвовал.
— Я и шел спать. Вы меня сами окликнули. С новым орденом вас! Крепко повоевали. К семье вернетесь — весь в наградах.
Переборщил я. Не надо было при девушке про семью Бутова упоминать, хотя она наверняка знала. Просто с досады я повел себя не лучше майора. Ехидно… и паршиво. Стало противно. Я зашагал к своей палатке. А через день-два узнал, что имела в виду подруга Бутова, когда упоминала мою фамилию: Майор Шевченко из штаба корпуса, мой старый знакомый по рейду в немецкий тыл в сентябре сорок второго, имел разговор с командиром бригады. Удивился, что меня держат до сих пор командиром взвода. Комбриг, только что получивший полковника, благодушно ответил, что если парень достойный, можно найти должность повыше. Бутов не преминул напомнить, что я отказался от должности командира взвода разведки.
— Тогда был взвод, а по новым штатам — рота, — разозлился командир бригады. — Как выйдет из санбата, вызвать ко мне.
Так что, долеживая последние дни в санбате и разрабатывая раненую руку, я долго не спал ночами. Рассуждал, что не мед будет в разведроте. И воюй, и начальству угождай. Где промах случается — разведчики виноваты.
Потом перечитал письма из дома. От матери, сестры, братишки. Хранил завернутые в провощенную бумагу. От Лены Батуриной, своей однокурсницы и «боевой подруги», получил путаное, полное извинений послание. Лена собралась выйти замуж, извинялась и говорила, что нашла свою судьбу. Я прочитал письмо Лене Кибалке. Тот рассудительно заметил, что дело житейское. Нехорошо, конечно, любовь предавать…
— Не было у нас никакой любви, — возразил я. — Одна болтовня да письма. Черт с ней, пусть женится. То бишь замуж выходит.
