Хлынов, узнав, что впереди открытое поле, вначале обругал меня за то, что мы высунулись и обнаружили себя. Затем упрекнул, почему как следует не разведали обстановку, какие силы нам противостоят. Атака по открытой местности — гиблое дело. Видно было, что он нервничал.
— Какие к черту подсчеты! — огрызнулся я. — Станцию не одна и не две батареи прикрывают.
Комбат Плотник пытался убедить начальство, что наступать в лоб бесполезно, но ему напомнили о приказе. Мы пытались атаковать на скорости. Распутица сковывала движение. Дальнобойные орудия подбили два танка, а затем подожгли их, когда мы пытались вытащить машины на буксире. Пехота сидела, подмяв камыш, ожидая, пока танки пробьют дорогу. Появился умный подполковник из пехоты, дал команду начать наступление при поддержке легких полковых пушек. Мы на его команду не отреагировали, а пехота неохотно двинулась вперед.
Немецкие орудия на время замолчали, а минометный огонь эффекта не давал. Вражеские мины взрывались среди грязи и снега, выбрасывая осколки вверх. Пулеметные очереди с расстояния двух километров рассеивались, не принося особого вреда. Пехота двинулась шустрее. «Полковушки» и «сорокапятки», которые тащили на руках, звонко вколачивали в снежную муть легкие снаряды.
— Вот так, — обернулся к Плотнику пехотный подполковник. — Пока вы тут сидите…
— Я послал разведчиков и жду результаты, — объяснил комбат. — Напролом лезть нельзя. Две машины уже догорают, а мы наступать еще толком не начали.
— Без потерь воевать не получится, — начал было подполковник свою проповедь, но в небе хлопнуло облачко разрыва.
Потом еще и еще. Пристрелявшись, немцы лупили из гаубиц бризантными снарядами. Они взрывались на высоте сорока-шестидесяти метров, некоторые над самой землей. По полю прокатился крик. Даже не крик, а какой-то вой. Град осколков сверху скашивал людей. Те, кто залег, оказались не в лучшем положении. Цепи, повернув, бежали назад. Это был единственный шанс спастись, укрыться в лесу. Вслед отступающим открыли огонь осколочными снарядами легкие орудия. Их вспышки мы хорошо различали и без команды начали стрельбу.
Небольшую часть пехоты мы, возможно, спасли, но бризантные разрывы сопровождали отступающие кучки красноармейцев до самого леса. Да и голые осины, вперемешку с тополями, служили слабой защитой. Те, кто не догадался залечь возле деревьев, а продолжали бежать глубже в лес, падали, получая осколки в головы, плечи, спины. Подполковник отдавал громкие команды:
— Санитары, вперед! Командирам рот доложить о потерях. Батареям — вести огонь!
Набор этих выкриков, бессмысленных, ненужных, не мог отвлечь взгляды людей от поля, которое было завалено убитыми и ранеными, покрыто бурыми пятнами крови.
— Вы еще ответите! — грозил нам подполковник, пытаясь докричаться своему начальству по телефону.
Потом он связался с начальством и стал докладывать, что полк вел ожесточенный бой, несмотря на сильный артиллерийский огонь, а танки бездействовали. Не мог же он признать, что двинул роты напролом, не выяснив обстановку. Теперь надо было объясняться за неудачную атаку. Очередной снаряд взорвался неподалеку. Связист свалился, перебило провода, а подполковника с окровавленной кистью руки потащили в тыл. На подводы и легкие собачьи волокуши грузили тяжелораненых. Молоденькая медсестра, пробегая мимо, остановилась:
— Что же вы! Так и будете сидеть?
Февралев глянул на ее аккуратную, шитую по мерке шинель, яловые сапожки и сплюнул:
— Как с парада, курица. Еще один командир, бля! Чего уставилась, беги. Мы свое успеем получить.
Батальон обошел поле стороной. Еще две машины подбили кумулятивными снарядами. Я видел, как из одной выскочили три горящих танкиста и закувыркались на снегу, пытаясь сбить огонь. Помочь им возможности не было. Останавливаться под градом снарядов — означало верную смерть.
Перемахнув через рощу и безжалостно ломая мелкий подлесок, влетели двумя ротами под огонь противотанковых 75-миллиметровок. Десант, как всегда, посыпался с брони после первых же выстрелов, а нам оставалось только нестись на скорости вперед.
Помогло то, что на подходе к городу не было вспаханной земли, целину не успели размесить колеса и гусеницы. Комбат вывел роты на заранее присмотренную дорогу, посыпанную щебенкой. Фрицы ее, конечно, держали под прицелом, но мы мчались по ней со скоростью шестьдесят километров, выжимая из отремонтированных и новых двигателей все, что можно. Это была сумасшедшая гонка, с резкими поворотами, непрерывным огнем из пушек и пулеметов. Хорошо, помог первый батальон, выскочивший во фланг и уничтоживший несколько орудий.
Мы прорвали оборону. Рыжий Витя Иванов оказался лихим механиком. Когда машина завалилась кормой в траншею и стала сползать на дно, он хорошо газанул, одновременно выворачивая танк в нужную сторону. Мы выскочили наверх, как пробка из бутылки. Догнали «тридцатьчетверку» из третьего взвода и неслись бок о бок прямо на орудийный окоп.
Противотанковая «гадюка» с длиной ствола три с половиной метра была почти целиком прикрыта бруствером. Ствол полз по горизонтали, выбирая цель. Смертельная лотерея. Кого выберут артиллеристы? Два раза они выстрелить не успеют, но на расстоянии восьмидесяти метров не промахнутся. Да еще в казеннике наверняка кумулятивный, смертельный для нас снаряд.
— У-ей, — простонал Кибалка.
Он шкурой ощущал, как вспыхнет именно наша коробочка, и мы будем гореть живьем, пока не рванет боезапас. У Легостаева опять заклинило пулемет, а я не мог поймать в прицел «гадюку», потому что танк подкидывало на буграх. Немецкий наводчик выстрелил в танк третьего батальона и, конечно, не промахнулся. Мы пролетали последние метры, услышав взрыв за спиной, крича от возбуждения, боли от огня, который должен был спалить нас, но сжигал волей судьбы наших товарищей.
Мы протаранили колесо пушки, под гусеницами хрустнули станины и чье-то тело. Расчет выскакивал в разные стороны. Мы упустили его, пока перемалывали гусеницами пушку и выбирались из окопа. Тягач, в который прыгали артиллеристы, оказался в полусотне метров. Я успел лишь полоснуть в его сторону пулеметной очередью и разворачивал башню в сторону соседней пушки. Выстрел! Мы поражали на учениях цели такого размера на пятьсот метров, но бой — это совсем другое. Танк клюнул носом в отсечный ход сообщения, толчок сбил прицел.
Через такие ходы, вырытые землеройными машинами, немцы за считаные минуты покидали позиции или занимали свои места после артобстрела. Ход был довольно широкий, покрытый маскировочной сеткой и пучками травы, мы не заметили его вовремя. Опять нас выручил опыт механика-водителя. Он резко сдал назад, разогнался и перескочил через ров.
Кормовая часть машины на секунды зависла в воздухе, обваливая край траншеи. Из-под вращающихся гусениц летели комья земли, обрывки маскировочной сети, а мой второй снаряд снова прошел мимо цели. Иванов рывком преодолел ров и гнал машину прямо на орудие. Нам помогала скорость и то, что «семидесятипятка» была нацелена для стрельбы в другую сторону.
